— Убил! — в один голос воскликнули ребятишки.

— Цыть вы, пострелята, — рассердился старик, — нешто я убивец? Да не о том сказ.

— Терпели, терпели люди, говорю, да в бега и ударялись. Это те, которые потише. А которые посурьезнее, те в ватажки сбивались да с хозяевами расчеты сводили. Ко батюшке Омельяну Иванычу подались многие.

— Это Пугачев, который атаманом был? — спросил Митя.

— Вот вот! Но и до Омельяна Иваныча народ по ватажкам сходился, а первый, знаменитый по Уралу атаман был Рыжанко Золотой. Был тот Рыжанко ростом высок и статен, лицом белый, взглядом так скрозь и пробирает, а волосы, что твое золото чистое. За те волосы его Золотым-то и прозвали.

— Он, поди, сильный был? — глаза Вальки загорелись.

— Сказывают, силы человек был непомерной и храбрости отчаянной, иначе кто б его за атамана признавать стал? Да и атаман тот не простой человек был. Еще до бегов, бывало, сгрубит какому начальству, пороть его прикажут, розог, как надо, наготовят, а розга его не берет: лежит Золотой — улыбается. Говорили, что и пуля его не брала.

— Почему?

— Потому — слово такое знал. Ну, хорошо. Атаманил, значит, Золотой на Чусовой реке. Много купчишек да управителей он на тот свет поотправлял. Справедливый был: хоть под кафтаном, хоть под рясой плохого человека разберет, а хорошего ни в жизнь не тронет; работный люд, беднота всяко у него заступничество находили. Так-то! Золота, серебра, самоцветов, оружия всякого поотбирал — не считано, не видано. Оружье и золото в горе, в потайной пещере, укрыл до времени.

— А та пещера и сейчас есть? — спросил Митя, затаив дыхание.

— А ты вперед не забегай, о том мой сказ будет…

…Вот раз случай-то какой вышел. С дозорного места, что над Камой и посейчас виднеется, приметили атамановы товарищи — лодка плывет, управитель заводчика Ширяева, злодея, с какими-то людьми едет, а управитель тот и сам — собака не последняя. Ну вольница, ясное дело, лодку остановила. Разговор короткий, дело простое. Что надо — себе взяли, управителя прикончили да — в воду!

Плавно лилась складная речь старика. Ребята сидели, боясь шелохнуться. Они заслушались и теперь уже не перебивали Федосеича вопросами. Валя, не мигая, смотрел на костер и, казалось, в пламени его видел стройного, красивого, могучей силы атамана…

Видел, как прискакал Золотой на завод к злодею Ширяеву, как убил пса сторожевого, неслыханного и невиданного, с изумруд-камнем в глазах, как нашел Золотой супостата Ширяева за тремя дверьми: первой — медной кованой, второй — серебра белого и третьей — золота чистого. Убил Золотой того заводчика, а сам спустился в подвалы тюремные и освободил рабочих, цепями железными к колодкам каменным прикованных, а на цепь посадил приказчиков да барских угодников.

А Федосеич продолжал все так же, не торопясь:

— Сделал атаман Золотой дело великое, освободил людей от цепей вечных и ушел на покой, про клад свой никому не сказав. Много раз людишки потом до кладу того добирались, да все зря. Чтоб ту пещеру открыть, слово особое, заветное знать надо, дорогое имячко. Вот и думают люди: не отгадают ли того дорогого имячка — оружье да богачества несметные получить и на пользу тому люду, что муку терпит, оборотить. Только пока час не придет, не откроется та гора тайная, не увидят люди счастья своего. Бывали знаки, бывали… Сказывают, при Омельяне Иваныче рабочие на той горе стали тайком собираться. В те поры вроде как знак подавался, — да не открылась гора. Так-то, ребятки, не простой это сказ. Шевелить надо умишком, что к чему.

Замолчал старик. Молчали и ребята.

— Может, на сходки-то и ходят искать клад Золотого, да имячко дорогое обдумывать, — высказал, наконец, свою догадку Валя.

— Поди, про хозяев толкуют, что и как с ними поделать, да в ватажки собираются, — Механик, прищурив левый глаз, смотрел на огонь костра.

— А вы понимайте да помалкивайте! — старик сверкнул глазами из-под седых бровей. — Слово — оно серебро, а молчание — золото.

Ребята снова притихли.

Первый не выдержал Валька.

— Федосеич, — он оглянулся в пустую ночь, — а, Федосеич! У нас сестра Ленка, однако, того… с ними.

— А у нас Данила, брат.

— Цыть вы! — прикрикнул дед. — Знать знай, да про то не бай. Спать, пострелята, спать!

Утром ребята поднялись до свету. Быстро похлебали ухи и отправились восвояси. Им не терпелось наедине впечатлениями поделиться.

Медленно шагали они лесом и все говорили об атамане Золотом, таинственной горе и дорогом имячке.

— Знаешь, Валька, что я придумал, — вдруг сказал Митя, — давай, — он пригнулся к уху приятеля, — будем как атаман Золотой. Ватажку соберем. Только зря драться не будем. Черт с ними, с колупаевскими, мы фараонов бить будем!

— Побьешь их, как же! Их много.

— И нас будет много. Всем нашим ребятам расскажем.

— И Даниле вашему скажем?

— Погодить надо: кто знает, может, он ничего не слышал. Да не проболтался бы. К нему присмотреться следует.

— А кому мы скажем? Кольке Осипову можно?

Митя подумал.

— Кольке? Ему про все можно и про Золотого, и про сходки.

— А Степке Аршиннику?

— Степка парень неплохой, а только нельзя ему.

— Почему?

— К его отцу околоточный в гости ходит. Вдруг Степка проболтается.

— Верно, — согласился Валька. — А потом — Золотой купцов и хозяев не любил, а у Степкиного отца лавка, значит, он купец. А Сеньке?

— Сенька — плакса, некрепкий.

— Верно! Тут таких надо, чтоб ни про сходки, ни про Золотого в жизнь не сболтнули, кто ни спрашивай!

— Само собой! — Митя помолчал немного. — А мы клятву будем брать.

— Точно. Вот такую: провалиться мне на этом самом месте, лопни мои глаза…

— Ну, уж скажешь! Тут надо особенную.

Они задумались. Митя шагал, закусив губу и первым нарушил молчание.

— А если так… — он сделал паузу, собираясь с мыслями, — так… Надо взять щепотку земли и сказать: «Именем атамана Золотого клянусь всю жизнь бороться с богатеями, помогать бедному люду. О таком деле нашем никому чужому не сказывать. Пусть ножами режут, в железа куют, на своем стоять до конца дыхания». Ну, как?

— Вроде ничего. — Валентин подумал. — Только если еще прибавить так: «Изменникам дела нашего — смерть!»

— Правильно. Три раза смерть!

И они в один голос произнесли: «Смерть! Смерть! Смерть!»

— И знак тайный придумать надо, — сказал Валентин. — Кинжал в сердце.

— Нет, в сердце не надо. А кинжал — хорошо. Даже два кинжала, крест-накрест.

— Атаман больше саблей острой воевал… Две сабли крест-накрест!

— А над ними солнце…

— Половина солнца, которое восходит.

— Точно! И внизу под саблями буквы «А. З.»

— Идет!

— Решено!

И ребята еще раз повторили клятву. Она им определенно нравилась. А если еще говорить глухим голосом, так даже мороз по коже подирает, особенно, когда смерть три раза.

Приятели шагали, не разбирая дороги, захваченные этим разговором, не замечая красоты окружающего леса.

— Валька, — после небольшой паузы проговорил Митя, — а может, та гора и пещера где здесь!

— Федосеич сказывал, Золотой на Каме да на Чусовой был.

— А может, сюда на покой-то ушел, про то никому не известно. Поищем?

— Айда! — согласился Валя.

Они шли сейчас мимо старых каменоломен. Место было глухое, в стороне от дорог и тропинок. Скалы изрыты небольшими пещерами. Ребята заглянули в некоторые из них, но ничего интересного не нашли.

— Постой, — сказал Валя, — я вот заберусь повыше, не увижу ли чего.

И он вскарабкался на большой камень, обломок скалы, вокруг которого густо рос шиповник и молодой сосняк.