— Вы слышите? — спросил Митя, по привычке покусывая губу. — Что он гудит?

— А что?

— С вам-и-и-и-и!

— Нет, врешь, — возразил Валя: — И-иду-у-у-ут!

Ребята засмеялись. Из ворот текла толпа и, возбужденно гудя, вливалась в колонну. Люди поздравляли друг друга, жали руки, кто-то обнимался. Рядом со знаменем железнодорожников уже рдело алое полотнище столлевцев.

Манифестация направилась в город. Вот и механические мастерские. Они работают. Ворота закрыты, а около них бегает разъяренный хозяин, здоровенный большебородый детина.

— Не пущу, не пущу! — вопит он, размахивая длинной полосой углового железа. Толпа замедлила движение. Все с любопытством глядели на этого озверевшего человека, который решил в одиночку бороться с огромной колонной по-боевому настроенных людей.

— Эй, дядя, сбесишься! — крикнули из рядов. В толпе засмеялись. Посыпались шутки, кто-то пронзительно свистнул. Из первых рядов неожиданно метнулась невысокая фигурка. Растерявшийся хозяин взмахнул железиной, но, схваченный за ноги, упал, выронив свое примитивное оружие. Толпа со смехом направилась в ворота. Через несколько минут и рабочие мастерских присоединились к бастующим.

Колонна двинулась дальше. Вот и винный склад. Тут больше работали женщины. Было ясно, что они сами к забастовщикам не смогут выйти. Ворота были заперты изнутри, а перед входом разгуливали городовые.

— Фараоны, берегитесь! — раздалось в толпе, и она загудела, как огромный, растревоженный улей.

— А ну, товарищи, — крикнул Степан. — дружно! Высадим ворота!

И толпа ринулась к воротам. Откуда-то появилось бревно. Городовые отскочили в сторону.

Кто-то затянул «Дубинушку». Кто-то кричал в такт.

— А ну, разом, еще разом, дружно взяли! Еще взяли:

И ухнули. Ворота слетели с петель, а побледневший пристав, стоя в стороне, только нервно теребил кончики усов да комкал снятую с правой руки перчатку.

Манифестация, растущая как снежный ком, двигалась все дальше и дальше. Вот и водокачка. Ее охраняют военные патрули. Но теперь уж и они бессильны остановить движение такой массы народа.

Сейчас во главе колонны ребята увидели знакомое лицо Семена Захаровича. Это был руководитель, которого в городе знали, которому рабочие крепко верили и готовы были идти за ним.

Вокруг него сгруппировались боевики. Дружина шагала впереди демонстрантов стройными рядами. Шли в ногу, точно солдаты. Это было так внушительно, что не только наряды, но даже солдатские патрули отступали.

Забастовщики беспрепятственно остановили городскую электростанцию, чаеразвеску, почту, телеграф. Рабочие повсеместно быстро присоединялись к забастовщикам. Только часть служащих телеграфа отказалась оставить работу. Но с ними разговор был короткий. Дружинники подхватывали упрямцев под руки, выводили их на улицу, а двух, особенно упиравшихся чиновников, продолжавших сидеть за своими столами, так прямо на стульях вынесли из здания и под общий хохот толпы посадили посреди улицы.

— Пиши, пиши, старайся! — кричали в толпе.

— Штаны пожалей, господин чиновник!

— Попробуй, ребята, не приклеились ли к стулу-то?

— Отойдут к вечеру!

Со смехом, шутками, прибаутками двинулась колонна дальше.

Жизнь в городе замерла…

Испуганные обыватели робко выглядывали из окон, калиток, из-за решетчатых оград палисадников. Магазины закрылись. С базара торопливо разбегались торговцы.

А манифестация плыла и плыла, мерно качая красными знаменами, извиваясь широкими рядами, заполняя всю главную улицу.

У моста ребята увидели Любу и Веру. Они подбежали к девочкам.

— Пошли с нами! — крикнул Валентин.

— А как обратно? — спросила Вера.

— Ну, как? Проводим!

Пятеро ребятишек шагали, взявшись за руки, и с наслаждением, во весь голос, вместе с другими пели волнующую, бодрящую Марсельезу.

На следующий день чуть свет приятели были на ногах: на ярмарочной Александровской площади должен был состояться митинг. Об этом ребятам сказал Данила. На днях он вернулся из лесу.

— К Федосеичу больше не пойдешь? — спросил Митя брата.

— Пока нет. Тут я нужнее. Сейчас каждый человек на счету. Нас, большевиков, пока еще не так много. А вы, — он засмеялся, — очень тихо растете.

— Вырастем! — засмеялся и братишка.

Прежде, чем выйти на площадь, ребята сбегали за девочками. На площади им нашлось дело. Степан дал каждому по большой пачке листовок. И, почти не скрываясь, ребята шныряли в толпе, раздавая листовки. Валя даже нарочно пробежал мимо городового, стоявшего в стороне. Вообще после неудачной для жандармов стычки с железнодорожниками полиция попритихла. Она вместе с жандармерией выжидала. Возможно, должно было подкрепление подойти.

Ребята, бегая с листовками, присматривались к толпе. В большинстве здесь были рабочие из Никольского поселка и Колупаевки. Были незнакомые, должно быть, с чаеразвески и мельницы. То там, то здесь встречались форменные мундиры чиновников. Отдельной кучкой в стороне стояли лабазники в поддевках. Кое-где вертелись подростки-реалисты. Раза два повстречали никольцы и своих бывших врагов, колупаевских ребятишек. Но теперь ни тем, ни другим было не до драк.

В одной кучке людей невысокий господин в пиджаке и мягкой шляпе, в пенсне, с бородкой клинышком, что-то доказывал нескольким рабочим. Валя остановился послушать.

— Это безумие, понимаете, безрассудство, подрывать мощь родины, это измена. Правительство пойдет на уступки, наконец, царь, несомненно, дарует конституцию, будет создан парламент, — господин в шляпе горячился, размахивая руками.

Стоявший рядом пожилой рабочий пристально смотрел, слегка прищурив глаза, на человека в шляпе и, уловив момент, спросил:

— А он, парламент-то этот, что? — рабочему человеку жизнь хорошую устроит, а? Или моим ребятишкам хлеба даст?

— Нельзя же так! — господин почти взвизгнул. — Нельзя все сводить к брюху.

— А когда брюхо сводит, это можно? — по-прежнему спокойно спросил рабочий.

Вокруг захохотали. Молодой — картуз на затылке — парень закатывался пуще всех.

— Вот отбрил, это да! — восторгался он сквозь смех. — Чисто парикмахтер!

— Неуместный смех, господа, глупый. Через конституцию, через парламент мы придем к удовлетворению своих экономических нужд, — не сдавался господин в шляпе.

Валентину показался противным этот человек, и мальчик неожиданно для самого себя крикнул:

— У, меньшевик, предатель проклятый, шкура!

Господин опешил, а Валя, сам испугавшись своих слов, юркнул в толпу. Убегая, он услышал дружный хохот. Громче всех смеялся парень в картузе. Он повторял, очевидно, казавшуюся ему остроумной фразу:

— Вот это да, парикмахтер, язви-те!

Валя пробирался в толпе, раздавая последние листовки, спеша туда, вперед, где возвышалась знакомая фигура Андрея.

Мальчик остановился в первых рядах. Митинг начался. Говорил Андрей.

Кто-то тронул Валентина за руку. Он оглянулся. Это была Вера. Лицо ее слегка побледнело.

— За углом казаки, — прошептала она. — На конях, с нагайками приготовились…

— Сволочи! — прошептал мальчик. Ему стало немного жутко. Он поискал глазами Степана. Парень оказался близко. Валентин протолкался к нему.

— Степа! Казаки там, за углом, Вера сказала.

— Понятно! Мы ждали, — Степан подошел к одному из дружинников, шепнул что-то, тот молча кивнул головой. Валя видел, как Антипов подошел еще к нескольким. И все они молча кивали головами и пробивались сквозь толпу в задние ряды.

Вдруг мальчик почувствовал, как толпа неожиданно шарахнулась вперед, выбросив его почти к са́мому оратору. Он даже не понял сразу, что произошло, но сейчас же услышал голос Андрея.