Кешка остановился буквально в нескольких шагах.

— Он… он… — проговорила девочка, задыхаясь, — он… дерется!

Тогда преследователь круто повернул и столкнулся с Николаем. Тот успел крепко ткнуть врага в подбородок и подлетел к Любе.

— Ты драться? — пробасил городовой и схватил Николая за шиворот.

— Я? — изумился мальчик. — Да я…

— Нет, он мой… мы шли с ним. За ним тоже бежали…

— А, — протянул городовой. — Их уж и след простыл, идите себе спокойно.

— Они за углом… — не могла успокоиться Люба.

— Я провожу вас, — сказал городовой. Николай взял корзинку и двинулся поспешно вперед. За ним пошла Люба, а следом степенно зашагал бравый городовой.

Люба совсем избавилась от испуга, а Николай только сейчас по-настоящему стал бояться. Шутка ли, а ну, как городовому придет на ум узнать, что в корзине? Ведь видно, что она тяжелая. Тут и попасться можно. Хотя бы отстал городовой. Николай прибавил шагу. Люба поняла его.

— Спасибо, господин городовой, — сказала она. — Мы теперь сами дойдем.

— Ну, шагайте!

На всякий случай Николай и Люба сделали большой круг, пробродили около часу и только тогда прошли на квартиру к веселому студенту.

Вскоре задание было выполнено. Ребятам, правда, хотелось носить и заряженные бомбы, но Степан не разрешил. И начиненные оболочки возвращались по другой цепочке.

В депо шла обычная, на первый взгляд, работа. Но Валентин уже давно примечал, что назревают какие-то события. Вот и сегодня: он видел, как утром пришел из медницкого цеха рабочий, пошептался со Степаном, с Папуловым и еще несколькими слесарями. Лицо этого человека было мальчику знакомо. Он долго думал, где видел его и, наконец, вспомнил: в лесу, на маевке.

Потом два раза уходил Степан. Многие рабочие были заметно возбуждены. Это чувствовалось по отрывистым многозначительным фразам. Казалось, люди чего-то ждут. До обеда, однако, ничего не случилось, и Валя увлекся работой. Свое дело он любил и очень хотел скорее стать таким мастером, как Степан.

Обеденный перерыв только что кончился, и мальчик взялся было за молоток, как вдруг в депо влетел такой же, как он, двенадцатилетний ученик из товарновагонного цеха и, задыхаясь от бега, закричал громко и взволнованно:

— Идут наши! Сюда идут! Работу бросили!

Степан вскочил на паровозный скат.

— Товарищи, — крикнул он, — бастуем, кончай работу!

— Шабаш! Бастуем! Конец! — пронеслось по депо. Шум работы мгновенно стих. Степан, а за ним еще с десяток человек кинулись к паровозам. Валя вместе со всеми подбежал к пузатому локомотиву, только перед обедом зашедшему в депо. Седобородый, сухощавый старик-машинист сосредоточенно проверял регулятор и немало удивился, увидев около паровоза слесарей.

— Тимофеич, — крикнул Степан, — кончай работу, брат! Воронка твоего надо малость того, чтобы не ездил больше.

— Чего, чего? — не понял старик.

— Забастовка, Тимофеич! Приводи паровоз в негодность. Смотри, — он показал на стоящие рядом локомотивы. Машинисты спускали пары, сливали воду. Паровозы, точно понимая, что с ними делают, тяжело и продолжительно вздыхали.

Степан взялся за рычаги управления.

— Брось! — крикнул Тимофеич. — Уйди, говорю, не смеешь!

Антипов недоуменно остановился. Он не ожидал этого.

— Ишь, какой прыткий! — продолжал кричать Тимофеич. — Остановить?! Нет, брат, я на своем паровозе знаешь, сколько лет работаю? С Николаевской на нем сюда приехал, и никто его у меня не останавливал. Понимаешь ты это?

Степан даже плюнул с досады. Уже все локомотивы были потушены. Люди выходили из депо…

— Да ты послушай! — крикнул он.

— И слушать не хочу! Не хозяин ты моему паровозу. Сам справлюсь. А ты беги, вишь, народ тронулся, — и старик подошел к рычагам управления.

— Ну, милый, — обратился он к паровозу, точно к разумному существу, — отдыхать пока надо. Попорчу я тебя, брат, малость, чтоб не ездил ты. Ничего не попишешь. Нельзя, брат! Народ весь поднялся. Против мира не пойдешь. Так-то! Побудь, братец, инвалидом, а там посмотрим.

Степан и Валя бросились догонять ушедших. Толпа подходила к мастерским среднего ремонта. Впереди рабочих бежали ученики, Валентин догнал их и вместе с такими же, как он, орущими, свистящими парнишками, влетел в мастерские.

— Забастовка, забастовка! — кричали ребятишки. Рабочие бросали инструмент, спешили навстречу толпе. Впрочем, не все. Некоторые, особенно пожилые, продолжали работать. Тогда другие подбегали к ним, насильно отбирали инструмент, выкидывали из тисков заготовки и, подхватив под руки упиравшихся, вместе с ними вливались в толпу и двигались дальше.

Вот и центр всех мастерских — токарный цех. Валентин первый вбежал туда.

— Дяденька! — крикнул он пожилому рабочему, хватаясь за рукоятку и моментально переводя ремень на шкив холостого хода. — Дяденька, товарищ, шабаш, мы бастуем!

Ошарашенный рабочий хотел было выругаться, но в эту минуту в цех вошли рабочие.

— Забастовка! Забастовка! — Слово это, казалось, имело крылья. Оно летело над толпой, обгоняло ее. Оно проникало в сердце каждого. Почти разом замолчали станки и только тихонько, по-пчелиному, жужжала под потолком трансмиссия.

Цех за цехом останавливал работу. Оставалось одно машинное отделение.

Рядом с Валей бежал теперь худой, высокий, лет четырнадцати, вихрастый и корявый парнишка — ученик токаря.

— Телефон! — крикнул он. — Бери ножницы! — Валентин понял сразу: в конторе мастера Врублевского был телефон.

Ребята быстро отыскали ручные ножницы для резки железа и кинулись со всех ног к конторке. Валентин взобрался на спину нового товарища и мигом перерезал провода. Однако ребята опоздали. Только перед этим перепуганный Врублевский позвонил в жандармское отделение. Об этом сказал Степану рабочий, случайно оказавшийся в конторке. Следовало ожидать прибытия жандармов и, возможно, казаков.

— Товарищи, скорее к машинному!

В дверях машинного отделения толпу встретил широкоплечий чернобородый машинист.

— Стой! — крикнул он. — Не позволю останавливать машины.. Я не желаю бунтовать! И все машинное будет работать!

Толпа остановилась. Это было первое сопротивление. Степан понял, если машинисты не бросят работы, то и среди бастующих найдутся маловеры и трусы. Кой-кто сразу побежит к станкам. Уступать нельзя. Не долго думая, он, оттолкнув чернобородого, бросился к двигателю. Машинист кинулся было следом за Антипиным, но десятки рук крепко схватили его.

— Останавливай! — крикнул Степан молодому помощнику машиниста. — Чего стал, разиня? Против рабочего класса?!

— Мы-то? — Парень испуганно глянул на Степана. — Мы-то завсегда за, — и он быстро остановил машину.

Депо замерло окончательно. Забастовка началась.

— Валентин! — крикнул Степан, выйдя из машинного отделения и увидев Кошельникова. — Собери ребят да живо к вокзалу. Смотрите там в оба. Если полиция или жандармы, предупредите. Организуй!

— Ребята, за мной! — крикнул тот и для верности свистнул, что было силы. Сразу около него сгрудилось человек пятнадцать учеников.

— Побежим к вокзалу. Ты, — он сказал своему новому приятелю, высокому парню, — останься здесь. Десять человек я расставлю так, чтобы друг друга видели. Мы вперед побежим, смотреть будем. Если нагрянут, махнем да свистнем, а вы сигнал по цепочке передадите. Айда!

И веселая гурьба помчалась вприпрыжку, растягиваясь постепенно в цепочку. Связь получилась быстрой и надежной.

В мастерских начался митинг. На паровозные скаты, привезенные для обточки бандажей, положили доски. На эту самодельную трибуну поднялся пожилой рабочий — один из руководителей забастовки.

— Товарищи, — крикнул он. — Не сдаваться! Пока не уступят, работать не начнем.

— Правильно! Держись! Не отступай! Верно! — пронеслось над толпой.

— Дружно будем держаться — никто не страшен, — продолжал рабочий. — Только, товарищи, без дела казакам на нагайки не нарываться.