— Может, и неправда, но, если перестать воевать по поводу Томми, нам точно не о чем будет говорить.

— А кто тебе сказал, что мы не будем спорить о Томми? — спросил Алекс. — Я, например, не говорил, что с этим смирюсь.

— Никто и не говорит, что надо с этим мириться, — прервал его психиатр. — Сьюзи высказала хорошую мысль. Ваши споры по поводу Томми могут служить какой-то цели, поэтому их сложно заменить.

— Какой цели, например? — спросил папа.

— Ну, во-первых, они могут доставлять удовольствие, — пояснил психиатр.

— Удовольствие? Что вы подразумеваете? — мама задохнулась от изумления. — Это же кошмар какой-то!

— Не могу утверждать, но мне кажется, что даже самые ужасные ссоры могут быть своего рода семейным развлечением.

— По-моему, так оно и есть, — сказала Сьюзи, глядя на Алекса. — Я знаю по крайней мере одного человека, которому это явно нравится.

— И что из того? — возразил Алекс. — Он же сам на них напрашивается.

— Могут быть и другие причины для ссор, — продолжил психиатр. — Пока Томми принимает удар на себя, он снимает груз с других.

— Вы так говорите, как будто Томми просто невинная жертва, — сказал папа.

— Я не это имел в виду. Просто предполагаю, что каждый из вас может захотеть оставить все как есть.

Семьи, как и большинство сообществ, противятся переменам. Например, если один член семьи хочет уйти, это часто считают предательством. Если кто-то растолстел и пытается сбросить вес, другие начинают саботировать его усилия. А если какой-то член семьи хочет выйти из роли, которую играл годами, это обычно дается нелегко, потому что остальные родственники стремятся ему помешать. Если человек играет роль клоуна, он останется клоуном. Если он ответственный старший ребенок, скорее всего, в семейной иерархии таковым и будет до конца дней. Если человек паршивая овца, ему будет сложно избавиться от этого образа в глазах родных, сколько бы хороших поступков он ни совершил.

То же самое с СДВ. Когда диагноз поставлен и семья сталкивается с необходимостью перемен, этот вызов часто встречают сильным сопротивлением. В описанной выше ситуации недовольство выразил брат Томми, Алекс, но говорил он не столько за себя, сколько за семейную систему в целом. Если представить семью в виде взаимосвязанной группы, а не набора отдельных личностей, легче увидеть, как движения одного ее члена приводят в движение другого, словно по цепочке нейронов. Один человек может выражать мнение, которое вся семья в какой-то мере разделяет, но не озвучивает, потому это возложено на кого-то определенного. В примере выше Алекс, выражая скептицизм и обиду на поставленный диагноз, позволяет другим членам семьи быть более понимающими по отношению к Томми. Давайте посмотрим, что произойдет, если младший брат начнет колебаться.

— По-вашему, я не хочу, чтобы Томми поставили этот диагноз, потому что иначе огонь будет направлен на меня? — спросил Алекс.

— Да, что-то в этом роде, — произнес психиатр.

— Наверное, вы правы.

— Алекс, ты нормально себя чувствуешь? — спросила мама с натянутой улыбкой.

— Да, мам. Почему ты постоянно ставишь под вопрос мое мнение?

— По-моему, Алекс хочет нас переиграть, — сказал папа, — и согласиться еще до того, как мы его заставим.

— Это он пытается проявить благородство, — заметила с сарказмом Сьюзи.

— Да. Его прямо распирает от доброты, — бросил Томми, скрестив руки на груди. — Не верьте ему ни на секунду.

Само то, что Алекс пытается потихоньку выйти из своей роли; сомнение в назначенной ему линии поведения подвергается огню критики со стороны всех членов семьи. У Алекса есть работа — роль, которую надо играть. Если он этого не делает и хоть немного колеблется, семья начинает беспокоиться и нападает.

Такого рода невидимые процессы часто встречаются в семейных отношениях. Их сложно уловить, и они могут помешать изменениям, через которые должна пройти семья после постановки диагноза СДВ.

«Погодите минуту, — вмешался психиатр. — Дайте Алексу шанс. Может быть, он открывает двери переменам». При поддержке психиатра Алексу разрешили на некоторое время выйти из роли антагониста и скептика и допустить, что Томми действительно по-настоящему болен и это оправдывает пересмотр семейных ролей и правил. Хотя в нашем случае ответственным за этот шаг стал Алекс, решение приняла вся семья. Именно она дала разрешение на изменения или, по крайней мере, на рассмотрение такой возможности. В этом случае Большая борьба может пойти на убыль, и есть шанс подготовить почву для мирного соглашения.

Когда Большая борьба утихает, семья может начать переговоры. Ключевые предпосылки для достижения консенсуса — во-первых, постановка диагноза СДВ и, во-вторых, убеждение «семейного бессознательного» изменить привычную систему. Как обратиться к «семейному бессознательному»? Как заставить его принять перемены? Психотерапевты обычно используют интерпретацию (в примере выше психиатр применил ее, когда предположил, что по каким-то причинам семья не хочет перестать воевать с Томми), а также конфронтацию (когда психиатр открыто вмешался в процесс, предложив дать Алексу шанс и не позволив родственникам заставить его вернуться к своей старой роли). Другие методики, которыми может воспользоваться психотерапевт, — это направление, поддержка и внушение. Их можно применить как во время семейной терапии, так и вне ее. Обычно начать процесс изменений помогает какая-то форма семейного совета или совместный визит к психотерапевту. Не стоит думать, что психотерапия необходима для согласования изменений, однако семье полезно учесть некоторые ловушки таких переговоров. Какой бы вариант ни был выбран, надо понимать, что существует такая вещь, как «семейное бессознательное», и оно может попытаться саботировать самые конструктивные и благожелательные попытки изменить ситуацию.

Когда семья намерена измениться, лозунгом должно стать слово «переговоры». Поначалу это может оказаться сложной задачей, но надо пытаться выносить напряжение, связанное с поиском консенсуса, слушать и мириться друг с другом до тех пор, пока каждый не будет услышан и не примет участие в выработке окончательного решения. Людям легче выполнять согласованные, а не навязанные договоренности.

На одном из сеансов психотерапии с участием Томми и его родителей мама сказала:

— Нам, так или иначе, придется придумать, как быть с твоей домашней работой.

Юноша вжался в кресло. Психиатр заметил это и предложил:

— Давайте подойдем к проблеме по-новому.

Повисла напряженная пауза.

— Хорошо, — сказал папа. — Видимо, мне придется взять это на себя. Кажется, теперь я понимаю, что мой подход был не самым разумным. Что я могу сказать? Так вырастили и меня. Мой отец тоже был упрямый. Если я не делал того, что было сказано, он снимал ремень и порол меня до полного послушания.

— Это помогало? — спросил психиатр.

— Конечно, помогало. Но ненадолго. Делать я делал, но стал ненавидеть его. Теперь, думаю, я простил его: он по-другому не умел, и с ним самим, вероятно, поступали точно так же. Но это стоило нам хороших отношений. Я до сих пор не могу с ним нормально общаться. Не представляю, как с ним обсуждать что-то важное. Мы разговариваем очень сухо. Но мы просто хотим, чтобы отношения когда-нибудь наладились.

Томми с явным интересом посмотрел на отца.

— Ты никогда не говорил мне об этом, пап.

— Да, по-моему, не говорил. Но я не хочу и не буду совершать ту же ошибку! Пойми меня правильно: я ни разу не брался за ремень, но и не хотел идти у тебя на поводу. Когда мы пришли в этот кабинет, я думал о многом. Мне очень не хочется, чтобы мы с тобой всю жизнь не разговаривали. Не знаю почему, но мне нравится твоя наглая рожа и твой писклявый голосок.

— Эй, пап, мне тоже нравится твоя метровая талия!