СДВ со злоупотреблением алкоголем и наркотиками
Из многих масок, за которыми может прятаться СДВ, злоупотребление алкоголем и наркотиками — одна из самых непроницаемых, поскольку вызывает схожие проблемы. Имея дело с алкоголиками, кокаинистами и зависимыми от марихуаны людьми, мы часто настолько поглощены последствиями этих вредных привычек, что не задумываемся об эффекте, который привязывает человека к наркотику. СДВ — одна из основополагающих причин злоупотреблений и при этом излечимая, поэтому его признаки особенно важно найти.
Люди выпивают, принимают кокаин и курят травку по множеству причин, самые частые из которых — минутное удовольствие, утоление боли, стремление расслабиться, социализироваться. Потребление становится злоупотреблением, а потом болезнью. Так, алкоголизм сегодня считается заболеванием со своими генетической и естественной историями, специфическим лечением и прогнозом. «Боль человеческого бытия», по словам Сэмюэла Джонсона, заставляет людей пить или, наоборот, склонность выпивать причиняет боль алкоголику — вопрос открытый, однако совсем не исключено, что алкоголизм порождает сам себя, без каких-то других фундаментальных факторов.
Более изящным подходом, чем представление алкоголизма и злоупотреблений в качестве болезни, оказывается гипотеза о самолечении. Ее сторонник — Эдвард Ханцян, психоаналитик и специалист в области злоупотребления алкоголем и наркотиками. Он предположил, что люди прибегают к вредным привычкам для лечения неких базовых неприятных ощущений. Они используют вещества, будь то алкоголь, кокаин, табак, марихуана или что угодно, как своего рода самим себе выписанное лекарство от беспокоящих их эмоциональных затруднений. Вещество порождает собственные физические и эмоциональные проблемы, поэтому его неоднократное применение переходит в попытки вылечить побочные эффекты самолечения — например, пить, чтобы справиться с похмельем. Тем не менее злоупотребление начинается именно с попытки облегчить какие-то неприятные ощущения. Человек может алкоголем заливать депрессию или бороться с низкой самооценкой с помощью марихуаны.
Такой взгляд на проблему особенно полезен для понимания связи между СДВ и злоупотреблением алкоголем и наркотиками. Многие люди с недиагностированным синдромом дефицита внимания чувствуют себя плохо и не понимают почему. Некоторые, как мы упоминали выше, страдают от депрессии. Некоторые чувствуют возбуждение или тревогу. Намного больше больных просто отвлекаются и не могут сосредоточиться, живут в своего рода бессвязном чистилище, ожидая своей участи. Это чувство подавленной тревоги — психиатры называют его дисфорией — в глазах людей, которые его испытывают, не имеет ни контекста, ни даже названия. Это просто жизнь. Можно прожить с чем-то много лет, но не осознавать, что это отдельная сущность. Это кажется просто частью человека. То же самое со многими нашими чувствами: пока им нет имени, они вплетены в наше самоощущение. Название дает нам некоторые рычаги влияния на них: способность сказать «мне грустно» делает печаль не такой удушливой. Когда чувство распознано, его можно попытаться сдержать или изменить. С другой стороны, если человек не может сказать «мне грустно» или «я сержусь», эти эмоции управляют им или подавляют, а он почти не отдает себе в этом отчета.
Это верно и для дисфории, сопутствующей СДВ. «Внутренняя отвлекаемость», которую испытывают многие больные СДВ, — своеобразное ощущение. Если его не распознать и не лечить, оно часто ведет к попыткам «самолечения» алкоголем и наркотиками, а потом и к злоупотреблению ими.
Хотя и кокаин, и другие вызывающие привыкание вещества представляют собой наиболее специфическое лечение от связанной с СДВ дисфории, алкоголь и марихуана тоже могут использоваться в этих целях. Алкоголь обычно заглушает внутренний шум, на который жалуются многие взрослые с СДВ, и ненадолго снимает тревожность, очень часто сопровождающую этот синдром. К сожалению, в долгосрочной перспективе алкоголь становится депрессантом, поэтому ежедневный синдром отмены и похмелье, связанное с хроническим злоупотреблением алкоголем, только усиливают тревожность. Марихуана обычно тоже заставляет умолкнуть внутренний голос и, как выразился один мой пациент, помогает «остыть». К сожалению, это тоже лишь кратковременный эффект, и неоднократное потребление марихуаны в качестве противотревожного средства приводит к снижению мотивации.
Важно понимать, что зависимых людей, страдающих от СДВ, можно вылечить и от синдрома, и от зависимости, причем, если справиться с СДВ, вероятность возвращения к вредной привычке уменьшается.
В качестве примера обсудим случай двадцатитрехлетнего молодого человека, назовем его Питер. Он обратился ко мне, когда вышел из тюрьмы, где провел шесть месяцев за торговлю марихуаной. До ареста он настолько подсел на наркотик, что вокруг него начала вращаться вся его жизнь. В тюрьме Питеру в руки попала статья об СДВ, и он послал ее матери. Сопоставив факты из его детства в школе и дома, она тоже решила, что вероятность СДВ достаточно высока. Однако после того как Питер освободился, он оказался в тисках, которые знакомы многим людям, отбывавшим наказание за наркоманию: медицинское сообщество встречает их сильнейшим предубеждением и страхом, если не презрением. Большинство врачей не рады, когда к ним приходят бывшие преступники.
Это неудивительно, но очень прискорбно, ведь лечение, в котором таким людям отказывают, — ключ к тому, чтобы удержать их от возврата к прошлому, к очередному сроку. Достаточно нескольких отказов в помощи, и человек снова встает на путь самолечения и наркомании.
Питеру удалось убедить меня, что он искренне ищет помощи, и я его принял. Когда я пересмотрел школьные записи, которые дала его мать, и выслушал рассказы о детстве от матери и самого Питера, сложилась классическая для СДВ-картина. Педиатр ставил ему диагноз гиперактивности, но последующее лечение оказалось недостаточным. В старших классах Питер учился все хуже. Хотя он был очень умен — его IQ составлял 126, причем из-за СДВ этот результат, вероятно, был заниженным, — его отчислили за неуспеваемость.
Одна проблема следовала за другой, и красивый умный парень из хорошей семьи оказался за решеткой. После выхода из тюрьмы он решил идти по жизни самостоятельно. Обозленный, циничный и оскорбленный, Питер был полон решимости держаться подальше от наркотиков, получить образование и наверстать упущенное время.
Лечение от СДВ оказалось решением проблемы, которое он искал. «Как ни странно, теперь к травке меня вообще не тянет. Лекарства будто разорвали эту связь». Он устроился на работу, начал заниматься в вечерней школе. Питер ставил перед собой амбициозные цели и получал самые высокие оценки в группе. Отзывы с работы были просто выдающимися. Девушка не бросила его, когда он отбывал наказание, и теперь была уверена, что все будет хорошо. Но самое яркое свидетельство эффективности лечения пришло от матери Питера. Она написала мне письмо, отрывок из которого я привожу ниже.
«Уважаемый доктор Хэлловэлл!
Когда вы видели мой почерк последний раз, я была матерью, исполненной отчаянной надежды. В эти выходные Питер впервые после назначения лекарств приехал к нам погостить. Поистине невозможно выразить словами эмоции, переполняющие мое сердце.
Питер, который пришел домой в этот раз, был именно таким, каким — я знала! — он должен быть. Впервые в жизни он по-настоящему беседовал с отцом и со мной.
Когда они с мужем пытались что-нибудь сделать вместе или даже просто поговорить, у меня всегда учащалось сердцебиение — это все равно что услышать тиканье бомбы с часовым механизмом. А теперь я смотрела, как они разговаривали, смеялись, даже вместе загрузили фургон (у них никогда это не получалось без ссор). Муж потом удивлялся: как приятно, что Питер дома.
Моя собственная реакция не поддается описанию. Пока он был у нас — до трех дня в воскресенье, — мы с ним все время общались. Все эти годы, даже в кошмарные минуты, меня преследовало странное чувство. Под внешней грубостью, длинными волосами, Grateful Dead[32], даже последним адским периодом я всегда видела в Питере что-то особенное, и теперь это проявилось. Может быть, это совсем просто: видеть, как они с Лорейн [его девушка] смеются, заботятся друг о друге, слышать планы на будущее, видеть, что он направляется туда, где, я знаю, его таланту найдется применение.
Видеть, как твой любимый сын приближается к катастрофе — общается с плохими людьми, принимает наркотики, страдает от низкой самооценки, враждует с системой, наконец, попадает в тюрьму, — любому родителю невыносимо, и сложно не сломаться, не поддаться. Но приходится.
А еще удивительно, как все произошло. Человек, мой сын, находит статью в совершенно невероятном месте, в женском журнале, и рассказывает о ней матери, а потом это вырастает в знание, которое меняет жизнь…»