Мария Берлин пришла на консультацию после того, как прочла в газете про СДВ у взрослых.

— Я не знала, что такая болезнь существует, — призналась она, скрестив ноги и откинувшись на мягком кресле в моем кабинете. — Муж показал эту статью, и я задумалась.

— Расскажите немного о себе, — попросил я.

Когда видишь пациента впервые, всегда сложно понять, с чего начать. Есть стандартная методика сбора анамнеза[10] — имя, адрес, формулировка проблемы и так далее, но такой подход бывает излишне формальным и не дает человеку сказать то, что он на самом деле хочет. Поэтому я обычно начинаю с предложения рассказать о самом важном по мнению пациента, хотя, конечно, это может запутать: неизбежное на первом сеансе волнение способно увести его далеко от темы.

Мария, однако, сразу перешла к делу.

— Я не знаю, что со мной не так. Может быть, все нормально. В любом случае я такая. Сколько себя помню. Мне сейчас сорок один. Главная проблема в том, что я никак не умею собираться и делать то, что запланировала. Вероятно, у меня просто такой ритм жизни. Я замужем, у меня двое детей — одному одиннадцать, другому восемь, и семья отнимает много времени. Но я уже несколько лет работаю над диссертацией, а она готова только наполовину.

— Вы где-нибудь работаете?

— Да. Точнее, когда хочу, тогда работаю. Я устроилась в городскую библиотеку, там очень гибкий график. Но вообще я пытаюсь открыть при нашем оздоровительном клубе секцию лечебной физкультуры для женщин после сорока. Я уже неизвестно сколько времени хочу написать брошюру на эту тему. Руководство в клубе очень лояльное, и, если я когда-нибудь возьмусь за дело, можно будет заниматься этим как собственным бизнесом и платить им только небольшую арендную плату. Они считают, что для клуба это хорошая реклама.

— А диссертацию вы пишете по…

— …По совершенно другой теме. Английская литература. Только не спрашивайте, какая связь между литературой и физкультурой. Я уверена, что какая-то связь есть, но в чем она состоит, понятия не имею. Моя диссертация должна быть о Юджине О’Ниле[11]. Я влюбилась в него, когда подростком прочла A Long Day’s Journey into Night («Долгий день уходит в ночь»), и в институте любовь не прошла. Но, вы знаете, лучший способ что-то разлюбить — это начать писать на эту тему диссертацию. Я устала от О’Нила. Грустно, правда? Одно время думала, что смогу сказать про него что-то оригинальное, но теперь мне просто все равно.

— А вы помните, что вы тогда собирались сказать?

— Ой, пожалуйста, только не заставляйте меня это вспоминать. Там речь шла о превращении автобиографического импульса в искусство. Избитая тема, да? Но у меня было новое видение, по крайней мере мне так казалось. Может быть, я просто фантазировала.

— Вы сбились с темы?

— Сбилась? — переспросила она и широко улыбнулась. — Вся моя жизнь — одно большое отклонение от курса. Я должна была выйти замуж за Артура, а вместо этого встретила Джима, и сейчас мы уже шестнадцать лет как женаты.

— А от мужа вы не отклонялись?

— Нет. Он для меня как якорь. Сама не знаю почему, но мне кажется, что он тоже за меня держится. Вообще, «якорь» — плохое слово. Оно звучит так, как будто Джим не дает мне двигаться, а на самом деле он дарит мне стабильность. Не знаю, что бы я без него делала.

Энергия, открытость Марии и вся ее история пока представлялись совершенно типичными для СДВ, как и ее свойство отклоняться от курса — в жизни и в разговоре.

— Расскажите мне еще что-нибудь.

— О чем? Что конкретно вы хотите узнать?

— Например, расскажите что-нибудь о своем детстве. Вы любили школу?

— Школа вызывала какие-то смешанные чувства. Я с первого дня очень любила читать, но делала это очень медленно. Школа, в которой я училась, была неплохой, но и не слишком требовательной. Я получала хорошие оценки. Все говорили, что я способна на большее, но мне было интереснее смотреть в окно или на других учеников, а уроки казались слишком уж нудными. Во всяком случае, лично для меня там ничего занятного не было.

— Вы окончили школу?

— С трудом. Зато потом, в колледже, училась прекрасно, представляете? Я осталась, чтобы получить магистерскую степень, но это, видимо, было большой ошибкой. Знаете, проблема в том, что я сама не знаю, умная я или нет. У меня были и хорошие, и плохие периоды, меня и хвалили за одаренность, и ругали за то, что тугодум. Я сама не знаю, какая я.

— В этом нет ничего необычного. Когда больные СДВ получают образование, непоследовательные, хаотичные истории не редкость, — сказал я. — Вы были гиперактивным ребенком? Может быть, какие-то проблемы с дисциплиной?

— Нет-нет, я была хорошей девочкой. Мне хотелось при любой возможности всем угодить — до такой степени, что я даже старалась быть внимательной на уроках, ведь папочка сказал, что, если я хочу его порадовать, надо слушать учителя. Не было такого, чтобы я капризничала или не слушалась. Просто я всегда могла уйти в мир грез.

— Вам быстро становилось скучно?

— Я бы сказала, что да. Но еще, может быть, сами учителя были занудные. В колледже мне скучно не было.

— А что вам мешает сейчас?

— То же, что и всегда: переменчивая натура. Я то сосредоточиваюсь, то отвлекаюсь. Ничего не довожу до конца. Начинаю, а потом меня куда-то уносит, и я забываю о деле.

— Как вы пришли к физкультуре? — спросил я. Мария явно была в хорошей форме. Она выглядела не на сорок с небольшим, а лет на десять моложе. Темные волосы, красная помада, румяные щеки. Меня не удивило, что она занялась спортом. В нашей культуре это считается крайне важным, и к тому же это замечательная терапия при СДВ. Упражнения помогают и сосредоточиться, и снять напряжение.

— Как и ко всему остальному. Это случилось само собой. Одна подруга попросила ходить с ней на аэробику. Я сказала, что лучше умру, но она меня все же уговорила. К изумлению, мне очень понравилось. Я совсем не помешана на фитнесе: мне просто нравятся ощущения, которые дает аэробика, и связанные с этим социальные аспекты. Поэтому я познакомилась с членами клуба, стала брать дополнительные уроки, сдала экзамены на инструктора, а потом придумала идею «для тех, кому за сорок». Я и сейчас считаю ее прекрасной, но, наверное, руки до этого не дойдут.

— Как вы до сих пор с собой справлялись? — спросил я и тут же подумал, что вопрос глупый. Но Мария, кажется, поняла, что я имею в виду.

— Действовала по обстоятельствам. Постоянно казалось, что я какая-то ненормальная. Однажды даже сходила к психиатру — это было время, когда я все еще боролась с диссертацией. Решила, что, может быть, мне мешает какой-то комплекс и я смогу вылечиться. Но мы вообще ни к чему не пришли, и я перестала ходить на сеансы. Теперь вот вы.

— Да, теперь моя очередь, — согласился я. — Вы пришли, потому что муж настоял?

— Нет, это была моя идея. Он просто показал мне ту статью. Так что вы думаете? Я совсем безнадежна? — спросила она с драматизмом в голосе.

— Вы, конечно, шутите, но я догадываюсь, что для вас это состояние более болезненное, чем вы говорите.

— Так и есть, — согласилась Мария и посмотрела мимо меня в окно. — Это такая коварная штука. Я всегда знала: что-то не так, но это глубоко в меня въелось, понимаете? У меня двое детей, муж, много дел, и я не позволяла себе слишком об этом задумываться, но было бы очень неплохо хотя бы начать доводить дела до конца.

— Да. Вижу, что вас это очень раздражает. А как насчет чтения? С этим нет проблем?

— Если вы в том смысле, чтобы прочесть написанное, то нет. Но я всегда очень медленно читала. Плюс я могу отвлечься в середине страницы, и неизвестно, когда вернусь к ней.

— Мария, — сказал я, — мне кажется, у вас может быть синдром дефицита внимания. Надо провести некоторые анализы и подробнее поговорить о вашем прошлом, но все рассказанное вами заставляет предполагать, что СДВ у вас с детства. Сны наяву; то, как вы читаете; то, что постоянно отклоняетесь от курса; ваша переменчивость, как вы ее называете; непостоянство. Все это может быть проявлением СДВ. Вы хорошо компенсировали синдром, то есть нашли способ с ним жить, но своих целей пока не достигли.