— Ну, послушаем, что нам привезли из Москвы. Эти мужики хорошо подкупили своих ученых.

— Зря вы так считаете, То-Кихо, — ответил толстый белесый человек с задумчивым лицом — самый богатый человек в мире. — Мужики сами сделались учеными. Они растут, как дети, и чем дальше, тем безнадежнее будут наши попытки отвоевать свое право на господство. Нет, — сказал он еще медленнее, — их надо уничтожить, причем сейчас же. Без войны, без молниеносной хирургической операции нам не обойтись.

— Всякий имеет право на чудачества, О’Ирн, — холодно и въедливо заговорил человек в простой одежде военного образца — военный министр полковник Вивич, — всякий имеет право на чудачества, но член правительства Штатов к тому же обязан быть в курсе дел. Никто из нас не возражает против того, чтобы уничтожить красную заразу, но, я подчеркиваю для всех, — сказал он громко, — современное состояние военной техники не позволяет начать войну. Мы можем за несколько секунд уничтожить целые города, но как только наша флотилия перелетит границы Советского Союза, ответные взрывы не меньшей силы встряхнут наши страны. Такая война дорого обойдется даже для нашего кармана, О’Ирн.

— Вивич прав, — сказал, вставая, высокий сухой старик, — мы оказались в плену у военной техники. Надо сделать так, чтобы поражение было выгодно для русских и их союзников. Завоевать их промышленностью, общим благосостоянием, электричеством, авиэтками…

— Остановитесь, Форд, — снова вмешался председатель, стукнув маленьким кулаком по столу, — мы знаем, что нужно либо обезоружить врага и уничтожить его, либо победить огромным преимуществом техники. Иной мысли в этом деле быть не должно. Я предлагаю…

Но в это время снова раздался звонок, и на вспыхнувшем экране появилось лицо и рука второго привратника.

— Впустите! — повторил То-Кихо, и небольшие стальные двери Кабинета стукнули и поднялись.

Через их узкий четырехугольник один за другим вошли трое только что вымытых, выбритых и приодетых мужчин.

— Нас задержали, — сказал, быстро поклонившись, один из них, — мытьем и бритьем. Когда мы тридцать часов летели рядом с ветром от границ Советского Союза, мы не думали, что щетина на наших подбородках будет колоть глаза членам Кабинета. Нам казалось, что дело вас интересует больше.

— Прекратите, Самилла, — перебил его То-Кихо, — тешить свое самолюбие. Когда-нибудь вы станете начальником полиции, а теперь рассказывайте толком.

— Мы прилетели из самого ада, — продолжал мужчина. — Надо сказать, что Москва очень красивый и приветливый город. К сожалению, несмотря на все поиски, нам не удалось обнаружить выдающегося изобретателя, для чего мы и ездили, как сообщал Вивич. Но зато мы привезли его юношескую фотографию, вот она, — и он бросил на стол небольшой кусок картона.

С фотографии на членов Кабинета весело смотрело молодое широкоскулое лицо с глупо приглаженным вихром, который все же торчал вверх, и тугим воротником — типичное произведение провинциальной фотографии. На отвороте пиджака блестел комсомольский значок.

— М-да… невзрачный… — улыбнулся О’Ирн и лениво бросил фотографию на стол.

Рассказчик поднял ее, аккуратно положил в бумажник и засмеялся.

— И не только невзрачный, но, очевидно, и очень упрямый. На два наших письма он не ответил, а когда мы наведались к нему в гости — исчез. Но получилось удачно: нас вовремя предупредили о вещах, которые могли оказаться ценными. Все, что мы забрали из кабинета изобретателя, у нас при себе, — и, вытащив из портфеля старые чертежи и продолговатый, длиной с полметра, бурый камень неровных очертаний, он положил их перед всеми.

Вивич медленно, но с вспыхнувшими глазами склонился над рисунком, а смуглый седой человек, министр техники, итальянец Бандиера, жадно набросился на камень. Остальные члены Кабинета сгрудились над ними. Но через несколько минут итальянец досадливо выпрямился и гортанно произнес:

— Это глупости, господа министры. Вас обманули. Это не камень, а обычный шлак. Большевики обманули вас, — обратился он к трем мужчинам, стоявшим поодаль.

— Ну-ну, не так сердито, господин министр! — сказал, раздражаясь, будущий начальник полиции. — А что скажет нам господин полковник?

Вивич молча сидел над рисунками, сжав зубы и выставив два круглых больших желвака на бледных, узких скулах.

— Ну, что нам скажет полковник? — повторил вопрос председатель.

Ничего не отвечая, Вивич взял камень, быстрым поворотом ключа открыл один из ящиков стола, извлек оттуда светлый стальной молоточек и несколько раз осторожно постучал по краям камня.

— В камне что-то есть, — сказал будто про себя Вивич и, достав из ящика набор инструментов — различных молоточков, иголочек, щипцов — принялся за работу.

Через несколько минут на столе лежали остатки камня — каменные крошки, а Вивич держал в руках вынутый из разбитого камня длинный, обтянутый кожей бинокль.

— А теперь, — безразлично заговорил Самилла, — позвольте продолжить рассказ о некоторых особенностях московской жизни.

— Продолжайте, — звонко сказал То-Кихо.

— Выйдя из квартиры изобретателя, московского ученого Журавлева, и садясь в автомобиль, мы заметили позади еще один автомобиль. Как только мы тронулись, этот автомобиль помчался за нами по пятам, почти нагоняя нас, но не приближаясь более чем на десять метров. Мы могли разглядеть лицо шофера, но пассажир был закрыт темным щитком. Догадавшись, что за нами погоня, мы свернули в переулок. Другой автомобиль повернул за нами. Вдруг он увеличил скорость и, промчавшись мимо, задел нашу машину. От столкновения или от чего другого меня и моих спутников тряхнуло так, что я пожелал здоровья своей матушке и потерял сознание. Очнулся я, когда меня вытаскивали из-под нашего бывшего автомобиля и укладывали в спокойную широкую машину с мягким ходом. Как оказалось, московские друзья Штатов, ехавшие за нами, наткнулись на место катастрофы и отвезли нас в заброшенное здание английского посольства, где мы остановились.

— Мой дом, — вздохнул О’Ирн.

— Там мы пролежали два дня. Затем, выйдя загримированными и переодетыми, мы присели отдохнуть на скамейке напротив и вдруг увидели зрелище куда роскошнее, чем бой быков.

Рассказчик остановился и, довольно осмотрев присутствующих, медленно сказал:

— Здание, откуда мы вышли десять минут назад, стремительно, как хамелеон, стало на наших глазах менять о-краску, а затем полностью растаяло.

— Да, — произнес громко Вивич, и вдруг в молчании раздался быстрый, резкий стук.

То-Кихо вздрогнул, нажал кнопку. На экране появилась спокойная молчаливая фигура привратника.

— Ну, ну! — заговорил взволнованный голос, и все увидели, что виновником шума был итальянец, который встал со своего кресла, дрожа, как сталь после удара, и нетерпеливо постукивал пальцами по столу.

— Ну и вот что, — отвечал Самилла. — Следя за тем, как исчезают один за другим этажи нашего гостеприимного приюта, я угадал направление неизвестной силы, что разъедала камень, как кислота ткань, и увидел девушку — должен признаться, очень красивую, стройную девушку — которая, глядя в бинокль, медленно переводила его с одного края дома на другой. Как только от здания осталась одна прозрачная пустота, девушка просочилась сквозь собравшуюся толпу и исчезла.

Я побежал за ней, но все было напрасно. А мои спутники, не без оснований видя в исчезновении здания намек на собственное исчезновение (ведь, господа министры, мы были в доме за пять минут до его гибели), предпочли поскорее заполучить нашу славную машину, каковая и доставила нас сюда без остановок.

— Ну, это уже не имеет значения, — сказал спокойный голос Вивича. — Господа члены Кабинета, я прошу вас принять участие в опыте, — и, взяв бинокль, он подошел к окну в стене и распахнул его.

— Вот, — обратился он к членам Кабинета, показывая в темноту, — вот вдалеке светло-зеленая точка. Это сторожевой маяк № 319 в двенадцати километрах отсюда. Среди нас, господа, есть лучший стрелок Штатов. Прошу его подойти сюда и, посмотрев в бинокль, прицелиться так, чтобы эта точка оказалась посередине. Затем нужно до минимума сузить обзор и, — он посмотрел на чертеж — когда я скомандую, повернуть это медное кольцо.