— Да. Знаю. Я просто не хочу есть.

Я начинаю сходить с ума.

Максим не разговаривает со мной уже двадцать четвертые сутки.

***

Ненавижу запах сигарет.

…

Безумно хочется сжать меж губ источающую отвратительный аромат самокрутку. Перестать тонуть в этом ужасном воздухе вокруг, разбавив его терпким дымом сигарет. Зажевать зубами горький вкус боли…

Я не могу смотреть на него. Не могу видеть, как на его тонких устах играет улыбка, как блики искусственного освещения играют в его очках. Как он разговаривает с другими. Как обнимает это никчемное ничтожество миловидного облика, показывая своего «Бету».

Каждое его движение отражается болью в моем теле. Измученное сознание.

Просто разрушить этот чертов корабль. Прекратить эти нелепые попытки залезть мне в штаны. Больше не мыслить и не молчать в ответ на каждодневные приветствия от Жени.

И почему я мучаю этого бедного ребенка? Пускай он и старше меня — его разум застыл в какой–то своей вселенной, где соединяется безумная разумность и знание с невинностью и чистотой.

Балагура я нахожу, как и обычно, в центре событий.

— Привет, — быстро кидаю, потирая плечо, потому что внутри есть странное чувство, будто вокруг безумно холодно.

Мне неприятно находиться в гуще событий, но я лишь нервно улыбаюсь, не прислушиваясь к подколкам со стороны друзей Балагура. Они практически безобидны, потому что по сути ничего не предпринимают, лишь много говорят, сверкая плотоядным взглядом.

Куда опасней те, что молчат и смотрят, выжидая, пока жертва будет готова к чистому поражению…

— Позитрон, — кивает мне парень, ухмыляясь и окидывая довольно непристойным взглядом. Стоило бы привыкнуть уже, но меня передергивает. — Тебе впору уже называться «Нейтроном», а? Совсем раскис, а каким ярким был на учениях! На тебя еще тогда вся верхушка засматривалась.

Он подмигнул рядом стоящему пареньку, тот истерично захихикал еще на слове «Нейтрон», а после такого знака внимания и вовсе покраснел.

— Видимо, я должен плясать от радости после этой вести, но ты не открыл мне вселенную. Я всегда привлекал ублюдков.

— Дерзок на словцо, а? — только для галочки и всеобщего веселья поинтересовался у других своих приспешников Балагур.

— Может, прекратим мериться языками? — рявкнул я, начав злиться.

— Признаешь, что мой длиннее? — сузил глаза он.

— Да что угодно, черт! Я подошел не для того, чтобы лясы точить, Балагур. Не надо из всякого действа делать сущий театр!

— Ладно… Чувствую, у тебя нет настроения для обычной перепалки, — парень еле заметно махнул рукой, отгоняя всех, кто стоял рядом с ним, как мух. — Что–то хочешь от меня?

— Сигарета. Как и тогда.

Балагур усмехнулся, взглянув на меня так, словно бы это не он сидел на стуле, а я стоял. Искры задора так и играли на дне его глаз.

— Как и тогда? Парень, я отдал одну самокрутку просто за твою улыбку — на тот момент равноценный обмен.

— Сейчас я улыбаюсь еще меньше, чем тогда. Ты сам это заметил.

Парень облизал губы, хотя в том не было необходимости — плохой знак.

— То был первый раз, когда ты ко мне обратился.

— Ты сам подошел ко мне с этим предложением. Так что нелепо все сейчас представлять в том виде, что тебе нравится, — фыркнул я, сложив руки на груди.

— Верно подмечено, милый, — парень щелкнул пальцами. — Теперь я вправе выбрать что–то более ценное, чем улыбка.

— Я. Ничего. Тебе. Не. Дам.

— Ха… Посмотрим, парень. Обращайся, когда будешь готов на все, — проговорил он, встав со своего насиженного места. Он даже позволил себе прикоснуться к моему плечу, потрепав его, когда проходил мимо.

— Иди ты… — пробормотал я, запустив пятерню в свои волосы.

Мне срочно нужен какой–то яд. Я отравлен этим местом. За душой осталось лишь тело. Сердце уже прогнило…

…

— Не будь таким строптивым, крошка.

Смазанный поцелуй. Удар затылком о стену во время процесса борьбы. Толчок в грудь. Размах для удара в лицо, но парень успевает перехватить кулак до касания к его челюсти. Искры азарта в его глазах пугают.

— Иди ты! Отпусти меня. Сейчас же!

— Я не выполняю приказы. По крайней мере, те, что меня не устраивают, — замечает парень, все еще удерживающий мою кисть в своей ладони.

Я узнаю его. Узнаю, еще по первым мгновениям «близости». Рваный и властный поцелуй, по–хозяйски лапающие меня руки и дерзкий голос. Это лучший друг Генри — Джон.

Отлично. Просто великолепно.

Колено приходится как раз ему меж ног.

— Пошел к черту, козел, — выплевываю я, отходя на пару метров от парня, что сложился от боли пополам. Достаточно грязный прием — ударять между ног по самому ценному, но в моем случае любые средства хороши.

— Ты же знаешь, что если не я, так кто–то другой, — веско замечает он, прежде чем я успеваю отойти на приличное расстояние и не услышать его слова. — Так чего ломаешься?