- Да я тебя! Какой Турции! – взревел Смирнов. - Ты что городишь!

- Я имею в виду, теоретически может! – гордо и обиженно подтвердил конструктор. - Конечно, метеоусловия, ветер. Все это важно.

- Болгария! Тогда пускай Болгария! А? – грозно и одновременно умоляюще спросил Смирнов конструктора. – Не надо в Турцию!

Конструктор только важно пожал плечами.

Смирнов вернулся к Гроссу и Блынду. Он несколько секунд стоял, глядя куда-то мимо полковника и Гроссу, потом повернулся к строю спиной и негромко, но четко сказал.

- Всем искать. Поднять милицию, армию. Турцию и Грецию до моего приказа не трогать. Вы найдете мне его. В 24 часа найдете. А не найдете…

Иван Никитич сам закрыл глаза от ужаса того, что привиделось ему в том случае, если не найдут.

Строй за спиной Смирнова сейчас же, быстро и бесшумно, не дожидаясь, пока Смирнов обернется, рассеялся.

Лаутар подошел к дому Барона.

Издали он смотрел на окно на третьем этаже – окно Анны.

Он смотрел долго, он умел смотреть так, что Ана всегда чувствовала это, и появлялась в окне. Как будто случайно. Или Ана умела это. Она умела всегда появляться в окне, когда рядом был Лаутар.

Вдруг прямо за спиной Лаутара раздался голос:

- Ты – Лаутар?

Лаутар обернулся.

Вокруг него стояли трое. Это были цыгане, но не простые цыгане. Мало было сказать, что это были серьезные цыгане. У них были темные лица, смотрели они куда-то не на Лаутара, а словно сквозь него, как будто Лаутара для них и вовсе не было на свете. Конечно, Лаутар видел их раньше, и знал, кто они. Они появлялись всегда, когда у кого-то были крупные неприятности, чаще всего - долги. Эти цыгане тоже умели кое-что. Они умели сделать так, что долги исчезали, а если не исчезали долги – исчезал сам должник. Это были не просто серьезные цыгане. Это были опасные цыгане.

- Я, - ответил Лаутар.

Один из цыган сейчас же чуть вздрогнул. Лаутар не видел даже, как его ударили.

В следующую секунду Лаутар уже лежал на земле.

Цыган, ударивший его, присел к нему, достал узкий и темный нож, узкий и темный, как само его лицо, и коротким движением чуть рассек Лаутару шею, так, что выступила кровь.

- Старый долг за твоей семьей, - сказал цыган. – Помнишь?

- Помню, - ответил Лаутар, глядя прямо в глаза цыгану.

- Отдать думаешь?

- Думаю, - сказал Лаутар. – Только долг большой, а кришма у меня маленькая.

- Давай договоримся спокойно, - сказал цыган. – Если не отдашь к осени, я тебя убью. Хорошо?

- Нет, давай по другому договоримся, - возразил Лаутар. – Убей сейчас – осенью я уже в раю буду, буду на тебя сверху смотреть, как ты тут мучаешься.

Разгневанный ответом Лаутара, цыган схватил его за грудки и бросил на забор дома Барона. Отлетев, Лаутар встретился с кулаками двух цыган, стоявших за спиной первого.

Если бы не Ана, через минуту с Лаутаром было бы кончено, и его планы на осень сбылись бы.

Ана бросилась к отцу. Она просила его вступиться за Лаутара.

Но Барон сказал ей, что у Лаутара долги. Старые цыганские долги, по старым цыганским законам. И он, Барон, поставлен охранять эти законы.

- К тому же, – сказал Барон, и взглянул за окно. – Я знаю этих цыган. А тебе лучше их не знать.

- Но они убьют его! – закричала Ана.

- Может, и убьют. Так что? Его убьют за дело, а ты сунешься – тебя убьют без всякого дела, и даже помнить потом не будут, сколько человек убили, и за что. Несколько наших предков, если хочешь знать, были убиты цыганами из их рода. А наш род – баронский род! Убить цыгана из нашего рода может только… Лучше тебе и не знать, кто! Я знаю этих цыган. У меня с ними мирный договор. Договор, поняла?!

Ана без раздумий бросилась в гостиную комнату.

Барон бросился за ней. Но прежде, чем он понял, что произошло, Ана схватила со стены охотничье ружье, поспешно вставила в него два патрона, и прыгнула с ружьем в окно.

Цыгане удивленно обернулись и даже перестали избивать Лаутара, когда услышали гневный окрик и увидели Ану – с ружьем в руках.

- Уходи, - спокойно сказал один из цыган. – Я не могу тебе обещать.

- Что? – спросила Анна.

- То, что ты умрешь, как подобает дочери Барона. Если не уйдешь, - ответил также спокойно цыган и сделал шаг к Ане.

- А я попробую! – сказала Ана и разрядила оба ствола в колени цыгана.

Со страшными стонами и проклятиями на устах он упал, заливаясь кровью. Два других цыгана сделали невольно шаг назад.

В этот момент на звук стрельбы прибежал Барон со своим громадным, как гора, телохранителем, цыганом Малаем.

- Ана, уходи. Малай, унеси его, - Барон указал на лежащего на земле Лаутара. – Я сам буду говорить.

Барон остался наедине с цыганами.

Один из них все еще корчился на земле от боли.

Барон спросил цыгана:

- Вы хотели убить Лаутара у моего дома? Знаете, кто я?

- Ты – Барон, - сказал цыган, лежащий на земле, корчась от боли.

- Забыли, что у меня мирный договор с вами на сто лет? – спросил Барон.

- Сто лет жить хочешь? – спросил в ответ цыган сквозь стон.

- Хочу. А что, плохо? Или и меня убить хочешь? – улыбнулся Барон.

- Хорошо, - ответил цыган, в ответ улыбаясь в лицо Барону. – Сто лет – хорошо. Как я могу убить тебя – ты же Барон! Плохо, что больше нет у тебя мирного договора. Он нам сказал, чтоб мы пришли, взять старый долг. Нам не дали взять старый долг. Твой род не дал. Теперь тот, кто послал за старым долгом, пошлет за новым! – цыган расхохотался.

- Кто послал вас? – спросил Барон.

- Нас послал, - цыган медлил произнести имя. Наклонись ко мне поближе. Наклонись, я не должен говорить имя громко.

Барон, оглянувшись на стоящих рядом двух бандюг, наклонился к самому уху раненного цыгана.

- Ануш, - прошептал одно только слово цыган.

Но одного этого слова было достаточно, чтобы Барон изменился в лице, словно черная тень легла на его глаза.

Барон ничего не сказал цыганам больше, и ушел в дом.

…На краю поля, в тени старого дерева, был оборудован штаб.

Штаб представлял из себя стол, на котором стоял телефон с гербом СССР и несколько бутылок холодного «Боржоми».

Опустив голову на стол, за столом спал Смирнов. За его спиной, стараясь не побеспокоить его сон, стояла группа чекистов и руководителей республики, во главе с Сеней Гроссу.

Вдруг на столе зазвонил телефон.

Гроссу полез брать трубку, и двое чекистов тоже полезли, но их опередил Смирнов.

Смирнов молниеносно проснулся, сразу стало ясно, что спал он чутко и мучительно. Он выхватил трубку.

Полковник Блынду ехал по дороге, в пыльном ГАЗике, подпрыгивающем на всех изъянах дороги.

- Докладываю обстановку за ночь и утро! – бодро сообщил Блынду в трубку.

- Слушаю! – жадно выкрикнул в трубку Смирнов.

- Прочесан заповедник и прилегающие к нему заводы-совхозы.

- Ну! – торопил его Смирнов.

- Задержано трое преступников, находящихся во всесоюзном розыске, - бодро сообщил, прочитав по бумажке сводку, Блынду. – Так… Сотрудниками КГБ задержаны сотрудники милиции… Убиты два кабана. Пока все, Иван Никитич.

Смирнов гневно хлопнул трубкой об аппарат, ничего не сказав.

Спать больше он не мог.

Обернувшись, он опять увидел лицо Гроссу – виноватое и невинное одновременно, с досадой отвернулся, потом встал из-за стола и одиноко побрел прочь по полю.

Рослый полковник Блынду, с выражением хищности и, вместе с тем, полного слияния с природой, на лице – так выглядит вышедший на охоту индеец племени каманчи – шел впереди, за ним следовал Смирнов, далее печально плелся Семен Гроссу, и замыкали розыскную группу двое милиционеров, с ними еще была овчарка, молодая, и толи плохо обученная, толи по молодости лет не отдававшая себе отчета в серьезности происходящего.

Блынду быстро зыркал черными раскосыми индейскими глазами по залу национального ресторана «Крама», оформленного как внутренность огромной бочки. Бочка была туго набита праздным местным населением, а оно, в свою очередь – вином. В бочке переплелись между собой, как молодые побеги виноградника, несколько банкетов, и сотни две их участников, по какой-то нелепой банкетной традиции одетые в костюмы с галстуками и вечерние платья, впрочем, уже расстегнутые далеко за рамки протокола, уже вдрызг передружились и теперь орали друг другу какие-то главные вещи на ухо, пытаясь перекричать банду дедков-лабухов, сотрясающих бочку ресторана звуками «булгаряски» - быстрого до одури, болгарского танца.