Однако совершенно очевидно, что огромная и еще не исследованная поэма Фирдоуси может дать материал для самых противоречивых заключений, вольных или невольных в своей односторонности. Так, сложная в своем генезисе и выражении концепция Ираншехра толковалась некоторыми авторами, в угоду паниранским буржуазно-националистическим кругам, как шовинистическая тенденция. В частности, закрывая глаза на народную тенденцию, они пытались преувеличить значение фарра и свести народный в основе патриотизм Фирдоуси к верноподданническому выражению легитимизма и т. п.

Внимательный подход и объективное сопоставление соответствующих моментов поэмы убеждают нас, что легитимизм Фирдоуси не догма — «рассудку вопреки, наперекор стихиям», а принцип, которым Фирдоуси несомненно дорожит, но все же подчиняет его высшему закону разума и добра — закону справедливости.

Характерными в этом плане представляются потеря фарра Джемшидом, нарушившим высший закон и в особенности отклонение формально бесспорной кандидатуры Туса, признанного недостойным быть владыкой Ирана после своего отца Новзера. Высший нравственный закон, принцип справедливости и народного блага вносят необходимые поправки в легитимизм Фирдоуси и могут быть отмечены как одно из основных проявлений народной тенденции.

«Шахнаме» Фирдоуси дает большой и многообразный материал для суждения о социальных, политических, религиозных, этических взглядах автора и, соответственно, об идейной направленности поэмы.

Фирдоуси — человек своего времени и своего класса в определенный исторический момент его социального бытия. Поэт, представитель глубокого средневековья, разумеется, не мог не быть выразителем идей и чувств своего времени. Нельзя искать у Фирдоуси то, что не могло быть порождено средневековьем. Но, как у всякого крупного писателя, мы находим в его мировоззрении, в его художественном творчестве не только отражение современности и прошлого, но и как бы предощущение будущего, выражение исторически прогрессивных идей, выходящих за рамки классового мировоззрения.

Фирдоуси несомненно религиозен. Попытки приписать ему атеистические и стихийно-материалистические взгляды представляются нам необоснованными. Он — убежденный и последовательный деист. Но ему чужда догматическая ограниченность, а тем более фанатизм адепта определенной, особенно официальной господствующей религии. Поэту чужд и туманный упадочный мистицизм последующей суфийской эпохи и аскетизм или его противоположность — аморальный гедонизм. Для отношения поэта к жизни, к миру, в частности к женщине, характерна целомудренная сдержанность.

Фирдоуси нельзя назвать рационалистом, но он, если так можно выразиться, разумен в своем отношении к религии. Культ разума находит отражение на протяжении всей поэмы, будь то отражение философских категорий греков или аллегорий позднего зороастризма. Восхвалением разума, по существу, начинается и поэма Фирдоуси. Эта его «разумность» — более чем официальный рационализм му‘тазилитов[451] — может быть, в основе является выражением простого здравого смысла народа.

Как мусульманин, Фирдоуси — шиит, т. е. сектант, оппозиционный к догматизму официального суннитского ислама. Он уже не зороастриец, но по существу, «почитатель Йездана», которому поклонялись его деды и прадеды и все герои его поэмы, какими они представлены в источниках и предисточниках. Опора на традиционное народное мировоззрение, противостоящее каноническому мусульманству, обусловила известное свободомыслие Фирдоуси.

На первый взгляд, слепой рок или неумолимое предопределение господствуют в тысячелетнем мире образов «Шахнаме» и не дают людям никакой возможности борьбы, обрекают их на пассивное повиновение. Человек, даже титан, как будто бессилен против воли рока вообще и неумолимого закона смерти, в частности.

Но при более глубоком проникновении в общий смысл поэмы убеждаешься, что для Фирдоуси это неизбежное изменение и исчезновение — закон жизни, жизненной борьбы, а не смерти. Борьба в жизни и за жизнь олицетворяется для поэта в труде человека: «Земледелец, дехкан, воин — все ищут боя (на арене жизни); терпеливый, разумный и рассудительный заполучит в тенета и лютого льва; радуйся тому богатству, которое добыто трудом твоим».

Человек не всесилен, но и не бессилен. Он многое может преодолеть и даже стать сильнее смерти бессмертием своего дела.

Фирдоуси описывает войну, но мир, спокойствие, процветание родной страны в царстве справедливости — это то, что он, как и народ, хочет и может назвать своим идеалом.

В «Шахнаме» нет проповеди войны ради войны, ради профессиональной и сословной выгоды воинов, а также нет идеализации войны. Однако, видя идеал в спокойствии и благородной независимости, поэт считает, что мир не дается даром. Он может быть добыт трудом и завоеван мечом: «Ищи двери независимости (довольства) — мечом...».

Внешне противоречивы и взгляды Фирдоуси на государство, власть царей и подданных. В основе их лежит, конечно, идеал благоустроенного классового общества, во главе с наследственным шахом — носителем фарра. Имущественное неравенство и отношения господства и подчинения представляются естественным, извечным законом жизни. В идеале справедливого устройства общества сохраняется неравенство больших и малых, пасомых и пастырей. Власть справедливого владыки в первую очередь закрепляет фактическое и юридическое неравенство. Устами Бозоргмихра, мудрого советника идеального монарха Хосрова Ануширвана, провозглашено это сохранение различий: «Малых он за малых считает, больших — за больших...». Это, конечно, идеал государства, обеспечивающего господство больших и эксплуатацию малых.

У Фирдоуси мы встречаем даже парафразы известной формулы сасанидского Ирана: «Престол — опора алтаря и алтарь — опора престола», «религия и царская власть — как тело и душа, ими обоими стоит мир», «каждый раз, как трон остается без государя, теряет цену и мудрость, и религия»...

Эти взгляды Фирдоуси, конечно, находил в источниках и предисточниках «Шахнаме» и, сочувствуя им и разделяя их, сохранил.

Подчеркивать дехканскую идеологию поэмы не приходится. О ней ярко свидетельствует каждая страница. С полным правом «Шахнаме» называют энциклопедией феодала-аристократа. Действительно, в поэме есть прямые указания на то, как следует натягивать тетиву и спускать стрелу, как сражаться и как пировать после боя, как править подданными и как добиваться власти, как передавать ее и даже как достойно умирать на престоле.

Ведь «Шахнаме», как уже говорилось, — не только эпическая поэма, но и дидактическая, книга, которая поучает не меньше, чем специальные поучения, жанр, богато представленный в литературе той эпохи (например, «Кабус-наме» XI в., эта персидская параллель русскому «Поучению» Владимира Мономаха, «Сиасет-наме» и другие памятники). Но у Фирдоуси, при всей жизненности, полнокровности наставлений, нет элементов приспособляемости, которые были свойственны последующим авторам (Кей-Каус, Низам-аль-Мольк, Са‘ди в «Голестане»). Печать прямоты и благородства лежит на страницах поэмы. Шах говорит своему наследнику: «Тебе предстоят трудные дела: иногда придется быть волком, иногда — овцой». Рекомендуется гибкость, подчас хитрость, но вместе с тем высоко ценится чистота сердца и прямота. Далее говорится о необходимости прежде всего ясной мысли и понимания предстоящего дела, о необходимости иметь верного друга, помощника в час нужды, наконец, о необходимости «разума и сердца, очищенного от кривизны и ущербности...». Интересно отметить аналогичный, замечательный по своей силе фрагмент Дакики (зе до чиз гиранд мар мамлакатра...)