— И часто это случается? — спросил Шлегель.

— В течение часа это повторится еще раз, — ответил я. — Когда мы пройдем Мак, Эйгг, Рум и Минкс, мы снова опустимся до глубины 150 метров. Это крейсерская глубина. И тогда делать будет нечего, если только наблюдать за Ферди, как он читает «Братьев Карамазовых», причем третий поход подряд.

— Я просто не могу запомнить эти их чертовы имена, — вздохнул Ферди.

— Вряд ли нам придется скучать, — возразил Шлегель. — В этом походе, пожалуй, работы будет побольше, чем в других.

Мы промолчали. Шлегель сказал:

— Если меня кто-нибудь захочет, я буду на центральном посту.

Когда Шлегель ушел, Ферди фыркнул и рассмеялся:

— Если его кто-нибудь захочет! Он, наверное, думает, что попал в клуб «Плэйбой»?

Я ошибся, сказав, что капитан будет ждать, пока мы пройдем Минкс. Снова проревел клаксон, и пол опять накренился. С другого конца корабля послышался вопль боли, когда Шлегель упал и покатился по полированному полу.

— Молодец командир, — ухмыльнулся Ферди.

Обычные подводные лодки развивают большую скорость на поверхности, чем на глубине, зато атомные подводные лодки под водой ходят быстрее. И теперь наш корабль водоизмещением 4000 тонн шел со скоростью более 25 узлов в Атлантическом океане, двигаясь в направлении Арктики. Там был самый настоящий край света: в это время кромка полярных льдов доходила до своих самых южных рубежей, присоединяя Россию к Северному полюсу. Чтобы дополнить эту веселую картину, можно напомнить, что зима приносит полярную ночь в это царство холода.

Кроме турниров в бридж, которые продолжились в библиотеке, и ежедневных показов фильмов в 14.00 и 21.00, в первые три дня у нас почти никаких дел не было. Даже Шлегель постепенно угомонился и стал часами читать «Биографию фон Рихтхофена».

Служебное освещение было притушено с 20.00 до 7 часов утра. В остальном было мало различий между днем и ночью, если не считать долек грейпфрута и апельсинового сока на раздаточной полке в каждый третий прием пищи. Один или два раза мы поднимались на перископную глубину и могли через шноркель вдохнуть свежего воздуха. Вообще-то очищенный воздух тоже был неплох, но все же было приятно вдохнуть пару раз запах моря.

У нас были свои операторы в отсеках с электронной аппаратурой. Когда мы поднимались на поверхность, они собирали обычные данные: операторы настраивались на частоты передатчиков Северного флота в Мурманске и Балтийского флота в Балтийске. Самый насыщенный радиообмен был у базы подводных лодок в Калининграде, то есть в Кёнигсберге, а также у главнокомандующего ВВС Балтийского флота. Когда перехват из Лондона плохой, тогда подводные лодки, идущие в надводном положении, ретранслируют перехват в Лондон. В последних полученных данных не было ничего интересного, за исключением, пожалуй, перехватов с пары подводных лодок, идущих с нами параллельным курсом на север. Они были из Восточной Германии, из школы подводников в Заснице, и держали курс на Полярный. Мы засекли их гидролокатором и определили дальность до них. Атомная подводная лодка располагает всем электронным оборудованием, которое по своим тактико-техническим данным намного лучше оборудования любой обычной подлодки. Рулевой офицер предложил провести на них учебную атаку, но капитан об этом даже и слушать не захотел. Капитаны таких подлодок наблюдения и разведки проходят в Новом Лондоне полную обработку, прежде чем получают назначение. Больше всего на свете главнокомандующий Атлантическим флотом боялся, что русские захватят одного из них. Поэтому я удивился, узнав, что была выбрана одна из таких подлодок для прогулки к месту встречи Толивера с Ремозивой.

Норвежский бассейн представляет собой глубокую впадину Норвежского моря, находящуюся между Норвегией и Гренландией. Даже на краю этого бассейна глубина доходит до двух тысяч метров. Но не успели мы дойти до северной оконечности этого бассейна, как гидролокатор засек первые дрейфующие льдины. Их называют гроулерами — эти серые плавучие ледяные горы, отколовшиеся от пакового льда. Они недолго плавают плоской стороной вверх, какими они были, являясь частью ледяного поля. Они переворачиваются подводной частью вверх и становятся в точности похожими на подводную лодку или траулер. И если они достаточно большие, их подхватывает порывами ветра и относит от ледяного поля. Они плывут, как настоящие корабли, оставляя за собой кильватер, так что при виде их поневоле начинаешь считать секунды до момента попадания в корму ракеты класса «поверхность — поверхность».

Мы завтракали, когда засекли первый гроулер. В то утро давали булочки с корицей. Из кают-компании по радио едва доносился шлягер Нэйла Даймонда «Крошка Рози».

— Капитан сказал, что гроулеры далеко от нас на юге, — сказал Шлегель.

— Северный ветер их пригонит гораздо ближе, — ответил Ферди и повернулся ко мне: — Что он будет делать, как ты думаешь?

— Кто? — спросил Шлегель. Он хотел быть в курсе всех дел.

— Капитан, — ответил я. — Он пойдет на погружение.

— Только на перископную глубину, — возразил Ферди.

— Ставлю фунт стерлингов на то, что он пойдет на большую глубину, — сказал я.

— По рукам, — ответил Ферди.

— Почему ты думаешь, что он пойдет на глубину? — вмешался Шлегель.

— Этот парень новичок. Он битком набит теоретическими знаниями, но ему нужно убедиться, что гидролокатор действительно хорошо работает, прежде чем мы надолго заберемся под лед.

— Тогда я спорю с тобой на фунт стерлингов, что ты ошибаешься, — сказал Шлегель.

Вот так я потерял два фунта стерлингов. Ферди потом уверял, что Шлегель, должно быть, слышал, какие предварительные указания давал капитан. Тем не менее Шлегель разбогател за мой счет на один фунт стерлингов.

Капитан решил идти на перископную глубину. Он был новичком (в этом я оказался прав). Но ему захотелось посмотреть, что из себя представляет Арктика. Почему я сразу не догадался об этом? Здесь могло быть только два выхода. Он должен был идти на погружение и положиться полностью на приборы, или остаться на поверхности и вести постоянное наблюдение за льдинами. Когда натыкаешься на них, льдины режут корпус, как сталь. Даже кусок льда величиной с Ферди может вывести из строя перископ.

— Нехорошее сравнение, — возразил Ферди.

— Ну хорошо. Кусок льда не больше шотландского пони, — предложил я другой вариант.

— Шотландский пони — это еще пойдет, — согласился Ферди и ухмыльнулся. — Еще хочешь булочку с корицей? — Он поднялся со своего места, чтобы принести поднос.

— И с ветчиной, — добавил я.

— Эй, ребята, — воскликнул Шлегель, — это уже третий поход за булочками. Вы же не на учениях. Зачем же так набивать брюхо?

Внезапно раздался удар. В столовой посуда разлетелась на осколки; с полки возле меня слетела дюжина пар ботинок и с грохотом упала на пол около кресла Ферди.

— Господи боже! Это еще что такое? — спросил Ферди. Пол накренился. Движение вперед прекратилось, когда гребные винты дали задний ход и сам корабль наклонился. Хватаясь за шпангоуты, я стал пробираться вперед на центральный пост. Угол крена подлодки был опасным.

— Держись! — крикнул мне Шлегель, когда я добрался до центрального поста. Капитан был около гидролокатора; он хватался за оператора, чтобы самому не упасть и не покатиться по полу.

— Контакт в носовой части прекратился, — доложил офицер боевой рубки. Он повернул подводную лодку насколько это было возможно, и теперь корабль начал постепенно выравниваться.

— Что это было? — спросил командир лодки. Он был человеком с детским лицом, в униформе цвета хаки и мягких коричневых высоких ботинках. Он потер глаза. Здесь не было тени, как и не было никаких плафонов. Никуда нельзя было скрыться от ярких флуоресцентных огней на световых табло.

— Это проклятая немецкая лодка, — ответил рулевой офицер.

— Ты уверен? — Капитан смотрел не на рулевого офицера, а на своего старшего помощника.

— Мы наблюдали за ней, — доложил старпом, — она совершала маневры, дважды проходила перед нашим носом… А потом вдруг погрузилась прямо на нашу голову.