Несмотря на то, что с тех пор стены помещений неоднократно перекрашивались, была заменена вся водопроводная и канализационная системы, угрюмый вид тюрьмы от этого практически не изменился. В воздухе по-прежнему висел застоявшийся запах мочи, а даже самый тихий звук, резонируя от бетонных перекрытий и железных решеток, разлетался здесь в разные стороны мощным эхом. По ночам я не раз вскакивал с койки лишь от того, что кто-то там на первом этаже здания прокашливался… И вместе с тем тут было жутко тихо; как если бы все здесь содержащиеся заключенные глубоко вдохнули, чтобы в едином порыве завыть во все горло, но так и замерли в ожидании чего-то.
— Э-э… нет никаких оснований, препятствующих тому, чтобы вы могли пользоваться туалетными принадлежностями… приличным мылом, лосьоном для бритья там… Пижамой и домашним халатом в том числе, — рассудительно, но немного занудно произнес он и обвел взглядом стены моей камеры с таким видом, как будто оказался здесь впервые.
— Прошу заметить, что вы защищаете в суде меня, а не какого-то сутенера из Ист-Энда! — спокойно ответил я. — Поэтому займитесь лучше своим делом, а насчет дезодорантов я позабочусь сам.
— Несомненно, несомненно, — поспешил поддержать мою мысль мой собеседник Майкл Монкрифф — так сам себя называл мой адвокат, хотя среди своей криминальной клиентуры он был больше известен под кличкой «Живоглот». Такие, как он, обычно выбираются наверх из самых беспросветных трущоб, где обитает беднота. Он был высок, широкоплеч и мускулист. На его оспенном лице виднелись следы от затянувшихся шрамов. Выражение его лица в сочетании с солидной седоватой шевелюрой само собой убеждало каждого в том, что перед ним довольно известный во всей стране адвокат. Впрочем, он и сам был такого мнения о самом себе.
Майкл Монкрифф с озабоченным видом запустил руку в кармашек жилета своего дорогого костюма и достал оттуда золотые часы на цепочке. Взгляд на стрелки был достаточно долгим, чтобы дать мне понять, что мои действия раздосадовали его, но в то же время и достаточно коротким, чтобы не раздосадовать меня самого. Ведь в противном случае он мог бы остаться без второй части гонорара, который я ему пообещал.
Он слегка улыбнулся, хотя было видно, что это удалось ему сделать не без труда.
— Я хотел переговорить с вами по поводу тех предварительных записей, которые я сделал к этому времени. В предыдущий мой визит вы сообщили мне целый ряд довольно интересных фактов по сути предъявленного обвинения, — произнес он.
Широко зевая, я кивнул ему головой в знак понимания того, о чем идет речь.
— Может статься так, что благодаря усилиям наших друзей ваше дело даже не дойдет до судебного разбирательства! — продолжил Майкл Монкрифф, недвусмысленно делая ударение на слове «наших».
— В самом деле?
— Э-э… Вполне возможно… но пока нет никаких твердых гарантий… Впрочем, впереди у нас еще очень и очень много работы… Теперь же мне необходимо повидаться кое с кем в гостинице «Линкольнс Инн». И это… м-м… требует некоторых расходов…
Он выдержал паузу, дождался моего кивка, стоящего мне очередных пятисот фунтов, и продолжил:
— Я полагаю, что вы не думаете, что…
— Нет, нет, — упредил я его вопрос, — не останавливайтесь перед расходами. Ведь вашим друзьям приходится хорошенько обрабатывать этих лицемеров от закона! Разве не так?
— Во-первых, не друзьям, а коллегам. А во-вторых, не обрабатывать, а работать, — многозначительно уточнил Майкл Монкрифф.
— Ну да, я собственно это и имел в виду… Только вы с ними сегодня еще немного поработаете, а завтра утром опять прибудете сюда ко мне и подробно расскажете, на чем вы сошлись. Идет? — Я встал из-за стола и подошел к прикроватной тумбочке, чтобы взять оттуда сигареты.
— Не знаю… Вполне возможно, что эта встреча займет у меня дня два-три. Дело все в том, что эти люди сверху…
— А я что, снизу, выходит?! — раздраженно ответил я, взяв его золотую зажигалку. Затем я прикурил и небрежно бросил ее на стол перед ним.
Не глядя в мою сторону, Майкл Монкрифф достал из бокового кармана красивый носовой платок и громко высморкался. Продолжая им утираться, он наконец с обидой в голосе сказал:
— Сидя здесь, вы сами себя растравливаете! По-вашему выходит, что я целыми днями ничем другим, кроме просиживания штанов, и не занимаюсь. Наверное, думаете, что сначала вытрясу из вас денежки, а потом умою руки?..
— Это ваше юридическое образование сделало вас таким легкоранимым или это прирожденные артистические способности?
— Я тружусь не покладая рук и помогаю тем, кто оказался в затруднительном положении… Никто из моих подопечных никогда не окажется за решеткой, если у него есть голова на плечах. Впрочем, вас это не касается… — Майкл Монкрифф придвинулся к столу поближе и стал выкладывать на него какие-то документы. — Итак, мне потребуется несколько дней, чтобы провести необходимую встречу. Вам же следует сохранять полное спокойствие и… и всецело доверять мне.
Стоя позади него, я наклонился вперед и заговорщически прошептал ему на ухо:
— А вам-то самому не приходилось вот так смиренно сидеть в этой вонючей норе и с верой в душе ждать чего-то там такого, пока один толстобрюхий козел будет преспокойно дожевывать хлеб… хлеб, который он урвал за еще не сделанное дело?
— Мне знакомо это состояние… — хотел возразить Монкрифф, но я не дал ему договорить.
— И заметьте, дорогой мой друг, что мне не стоит особого труда свернуть этому козлу рога… Тем более что терять мне нечего! Вам понятно, о чем я говорю? Мне абсолютно нечего терять, кроме его дружеского расположения!
— Ладно, оставим эту тему, — хмуро ответил Майкл Монкрифф. Было видно, что сказанные мною слова не оставили его равнодушным: когда он убирал свои листки обратно в портфель, пальцы его отчетливо дрожали. — Я обязательно попытаюсь встретиться с ними еще сегодня днем. Однако это вряд ли представляется возможным…
— Я верю в вас, Майкл, и знаю, что вы не станете разочаровывать меня, — произнес я, глядя ему в глаза.
— Я постараюсь не разочаровать, — с натянутой улыбкой пробормотал мой адвокат.
«Безмозглая скотина!» — выругался я про себя. Целых три юриста высочайшей квалификации из Королевской прокуратуры два дня напролет ломали себе головы над тем, как и какие ошибки запрятать в материалы по обвинению! И теперь, когда любому дураку с элементарным юридическим справочником потребовалось бы не более десяти минут, чтобы вытянуть меня отсюда, этому «бедному еврею» с двумя другими консультантами и десяти дней оказалось мало для того, чтобы вникнуть в суть документов!
— Э-э… мне, знаете ли, не нравится, как с вами здесь обращаются, — с серьезным видом вымолвил Майкл Монкрифф после некоторой паузы.
— Не понял? — переспросил я, озадаченный этим неожиданным переходом.
— Ну, я имею в виду то, что у вас нет доступа к различным кружкам по интересам, занятию спортом, просмотру телевидения, к самообразованию… Ко всему прочему вам отказано в посетителях. Это непорядок! Я уже заявил решительный протест по этому поводу.
— Они говорят, что я слишком непредсказуем в своих действиях.
— Не обращайте внимания, они всегда так говорят. А кстати, вы получаете положенную вам сорокапятиминутную прогулку? Вы имеете на нее полное право.
— Да нет… Я как-то припугнул одного надзирателя, ну и эту прогулку мне отменили, — безразличным тоном ответил я.
Майкл Монкрифф взглянул на меня и осуждающе покачал головой.
— Вы ведете себя так, как если бы вам здесь очень нравилось!
В ответ я лишь широко улыбнулся.
После того как он наконец ушел, я попытался успокоиться и взялся за чтение книги «Третий рейх изнутри». Но дело не шло. Я листал страницу за страницей, но никак не мог сосредоточиться на прочитанном. В конце концов я отбросил ее в сторону. Как находящемуся под следствием мне был предоставлен режим содержания, который существенно отличался от общего. Словом, жизнь была более или менее сносная. Хотя больше всего меня раздражал глазок на двери камеры. Не один раз на день мне приходилось слышать приближающиеся шаркающие шаги надзирателя и отвратительный скрежет небольшой задвижки на этом глазке. Секунду-другую его взгляд внимательно прощупывал меня, не занимаюсь ли я чем-нибудь запрещенным, а затем все эти звуки убывали в обратном порядке. Эта же процедура повторялась и тогда, когда ко мне приходили посетители, — скрежетала задвижка, звенела связка ключей, с жалобным писком распахивалась тяжелая дверь…
