Рауль помимо воли рассмеялся.

– Это жестокий совет, Вильгельм, и дан он тем, кого я полагаю лучшим из мужей.

– Да, но я с самого начала был господином и останусь им до самого конца, – заявил герцог.

Рауль попытался представить себе, что он относится к Эльфриде так, как сам герцог некогда обошелся с Матильдой (и наверняка время от времени обходился до сих пор), но мозг его решительно отказывался вообразить подобную сцену. Герцог яростно любил яростную леди; Рауль же отнюдь не считал Эльфриду яростной. Она была нежной и очень милой, и при виде ее у него в душе возникало непреодолимое желание защитить девушку от всего мира. Он видел, как Вильгельм жестоко сжимал герцогиню в объятиях, не беспокоясь о том, что причиняет ей боль; Рауль же говорил себе, что, если ему когда-либо будет позволено обнять Эльфриду, он ни за что не станет вести себя подобным образом.

Герцог направился к двери. Раулю, распахнувшему ее перед Вильгельмом, вдруг пришла в голову неожиданная мысль, и он поинтересовался:

– Сеньор, а эрл Гарольд знает, чего вы желаете от него?

– Он может догадываться, – ответил герцог. – Я не стану говорить ему об этом открыто, пока не увижу, что ему не терпится срочно покинуть Нормандию. Я знаю, с каким человеком мне приходится иметь дело. Если заговорю об этом сейчас, то в ответ услышу краткое и решительное «нет», и, как только это слово сорвется с его губ, никакие угрозы, страх смерти или политические последствия не заставят его передумать. Сказать «да» вместо «нет» и признать меня своим господином? – Герцог рассмеялся. – Он предпочтет умереть лютой смертью.

– Монсеньор, а ведь он вам нравится, не так ли? – с любопытством осведомился Рауль.

– Да, – без колебаний ответил герцог.

Рауль растерянно заморгал.

– Тем не менее вы готовы использовать его! – Молодой человек прокачал головой. – Нет, такой любви я не понимаю.

– Он – первый из моих врагов, к кому я испытываю уважение, – заявил герцог. – Но я превосхожу его, потому что, по моему мнению, у него есть сердце, в отсутствии которого ты обвиняешь меня, но при этом он – мужчина, а король Франции им не был. И Анжу тоже, и уж, конечно, не был им Ги Бургундский. Но, невзирая на всю его силу и ловкость, ты увидишь – Гарольду меня не победить, потому что он склонен поддаваться велению сердца и действовать импульсивно, отбрасывая в сторону хладнокровный совет ума. Я же не поступаю так никогда. Можешь любить меня меньше, если тебе так того хочется, но одно ты должен признать со всей очевидностью: я не проигрываю.

– Да, вы не проигрываете, – согласился Рауль и улыбнулся. – Но я не стану из-за этого любить вас меньше, мой господин Вильгельм. Однако Гарольд, разве он не спрашивал у вас, почему вы держите его пленником?

– Нет, не спрашивал и не спросит. Ведь я вовсе не держу его в плену; я всего лишь умоляю его задержаться у нас еще на некоторое время, а моя герцогиня позволяет ему приятно скоротать время.

– Да, но он наверняка должен догадываться о том, что именно вам нужно!

– Точно так же, как я не хочу говорить ему об этом, так и он не желает спрашивать меня. Чересчур поспешные речи способны одинаково нарушить и его планы, и мои. Он выжидает, надеясь на озарение или счастливый случай; а я жду, потому что время на моей стороне.

Вильгельм совершенно правильно разобрался в мотивах поведения Гарольда. Прося герцога о помощи, эрл прекрасно сознавал, что добровольно лезет в западню, выбраться из которой будет очень непросто. Любезность герцога отнюдь не обманула его, и когда Вильгельм сказал: «Давайте более не будем говорить о вашем скором отъезде, эрл Гарольд», он понял, в какую ловушку угодил, поэтому не стал спорить и возражать понапрасну, принеся в жертву собственное достоинство. Его ни в чем не ограничивали, он был почетным гостем герцога, но к его персоне были приставлены нормандские слуги, которые, в чем он был твердо уверен, имели строжайший приказ не выпускать его из виду. Гарольд окинул этих господ задумчивым взглядом и в полной мере воспользовался их услугами. Нормандские слуги эрла Гарольда работали не покладая рук, дабы удовлетворить малейшую его прихоть; они стонали в душе, не подавая, однако, вида и втайне подозревали, что он просто потешается над ними.

Казалось, Гарольд умудряется получать удовольствие даже в самых безнадежных ситуациях. Тень тревоги не затмевала его чистое чело, и в его непринужденном общении не чувствовалось и следа ненависти или презрения. То он выезжал с герцогом на ручей, чтобы поохотиться на диких уток, держа на руке сокола; то сопровождал Роберта Мортена на травлю оленя собаками, верхом на прекрасном жеребце, спуская с поводка свору борзых, чтобы те загнали раненое животное; то целыми днями пропадал вместе с Фитц-Осберном или Гуго де Грантмеснилом в дебрях лесов Кевийи, преследуя вепря. Он принимал участие в рыцарских турнирах, показывая, как саксы умеют обращаться с огромным боевым топором; он присутствовал на шумных пирах и смеялся шуткам Гале с беззаботностью человека, не знающего других хлопот в жизни; подарил кошель золотых монет Тайлеферу, любимому менестрелю герцога, и пребывал в прекрасных отношениях со своими хозяевами. Но, улизнув однажды от своих новых знакомых, Гарольд направился в собственные покои с Эдгаром, обняв его за плечи, а когда дверь закрылась за ними и они остались вдвоем, улыбку словно ветром сдуло с его лица и он внезапно заявил:

– Я здесь – пленник. Неслышно подойдя к занавеске, отгораживавшей его спальню, эрл отдернул ее в сторону. За ней никого не оказалось. Окинув опочивальню быстрым взглядом, он вернулся в светелку и опустился в кресло, накрытое шкурками куницы. С презрением погладив густой пушистый мех, Гарольд бросил: – Живу, будто король, мне прислуживают, словно королю, но я все равно остаюсь пленником, как если бы на ногах у меня звенели кандалы, подобно тому, что было в Борене. – Рассмеявшись, он лениво взглянул на Эдгара. – К чему такое уныние на лице? Смейся, друг мой, это хорошая шутка.

– Милорд, Фитц-Осберн, которому я доверяю, поклялся мне, что против вас не замышляют никакого непотребства! – вскричал Эдгар, пропустив мимо ушей слова своего сюзерена.

– Да, конечно, ни малейшего! – согласился Гарольд. – О таком куртуазном обхождении можно только мечтать! В моем распоряжении имеются слуги – кстати, отойди от двери от греха подальше: один из них может подслушивать, – равно как и превосходные лошади, борзые и соколы. Всевозможные забавы придумываются для того, чтобы я приятно проводил время; в мою честь устраиваются пиры; сама герцогиня развлекает меня, чтобы я поменьше задумывался об Англии. Чего же еще мне остается желать? Но ежели я решаю проехаться верхом, за мною по пятам следует шпион.

Эдгар, содрогнувшись, негромко проговорил:

– Если это так, милорд, то умоляю вас не прикасаться к еде или питью, которые не попробовал слуга перед тем, как подавать вам!

В глазах Гарольда зажглись насмешливые искорки.

– Ты полагаешь, меня могут отравить? Не думаю.

– Если Вильгельм держит вас в плену, не доверяйте никому и ничему здесь, в Нормандии! – со сдержанной яростью заявил Эдгар. – Да, герцог не имеет привычки прибегать к яду или нарушать данное им слово, однако он поставил себе целью завладеть короной и не позволит никому встать у него на пути! До сих пор я в это не верил, но говорят, что, когда кто-либо из его врагов внезапно умирает…

– О, да-да! – нетерпеливо прервал Гарольд Эдгара. – Не сомневаюсь, что люди шепчутся, будто герцог посылает своим врагам тайную отраву. Так же шептались и обо мне, и точно так же в этих словах не было ни грамма правды. Оставим яд злодеям помельче: ни Вильгельм, ни я не мараем рук подобными вещами. Опасность угрожает не моей жизни, а моей свободе, что намного страшнее.

Эдгар подошел к эрлу и преклонил колено перед его креслом, схватив Гарольда за руку.

– О, милорд, я бы с радостью отдал за вас свою жизнь или остался бы вечным пленником, чтобы только вы могли обрести свободу! – сказал он и поднес руку Гарольда к губам. – Ах, какое несчастье привело вас на эти берега!