Над болотами в долине поднимался густой сырой туман; на поле брани наползала серая тень, несущая с собой ночную прохладу. Град стрел оборвался; по рядам саксов прокатился вздох; воины перехватывали щиты поудобнее, упираясь ногами во взрытую землю и готовясь отразить очередную атаку.

Кавалерия с грохотом и лязгом помчалась вверх по склону; ряды саксов содрогнулись от таранного удара; почти единственным движением в их войске стало падение мертвых тел.

А нормандцы были измотаны ничуть не меньше англичан. Лишь немногие сражались с прежней ловкостью и отвагой; среди них – сам герцог, его сенешаль, лорд Мулен, с ног до головы забрызганный кровью тех, кого зарубил на поле боя, и Роберт де Бомон, силы и отвага которого казались неистощимыми. Но бо́льшая часть бойцов билась уже по инерции, словно лунатики, механически отражая удары и совершая выпады.

У Рауля не осталось сил держаться рядом с герцогом; Мортен же упрямо не отходил от него ни на шаг, а вот Хранителя постепенно оттеснили в сторону. Но ему было уже все равно, и в висках у него стучала одна мысль: я должен убивать, или убьют меня. Его охватила вялая безрассудная ярость, придавшая новые силы его усталым мышцам. С меча его капала кровь, рукоять липла к ладоням, а руны исчезли под коркой, в которую превратилась засохшая кровь. Вот, вырвавшись из толчеи, к нему бросился какой-то сакс; Рауль увидел блеск ножа, устремившегося к брюху его коня, и с размаху ударил мечом сверху вниз, яростно зарычав и переехав конем еще дергающееся в агонии тело. Копыта жеребца Хранителя скользили и разъезжались в лужах крови и внутренностей, конь в ужасе фыркал, раздувая ноздри и бешено вращая расширенными зрачками; Рауль направил его прямо на стену щитов впереди, восклицая «Харкорт! Харкорт!».

Ему навстречу метнулся щит; перед утомленным взором расплылось знакомое осунувшееся лицо с ввалившимися от усталости щеками; глаза, которые он так хорошо знал, на краткий миг встретились с ним взглядом. Он уронил руку с мечом.

– Эдгар! Эдгар!

Чья-то лошадь оттеснила в сторону коня Рауля; он не скоро опомнился, бледный как смерть и дрожащий словно в лихорадке. Вокруг него свирепствовала сеча; по его щиту скользнуло копье; Хранитель машинально парировал удар.

И вдруг общий шум прорезал голос графа д’Э:

– Нормандия! Нормандия! Убивайте за Нормандию!

– Да, – тупо подхватил Рауль. – За Нормандию! Я тоже нормандец… нормандец…

Он крепче стиснул рукоять меча; рука, казалось, налилась свинцом до самого плеча. Перед его глазами возник чей-то смутный силуэт, он ударил наискось, не целясь, и фигура повалилась на землю.

Какой-то ожесточенный шум привлек его внимание, и он скосил глаза налево. Там Роже Фитц-Эрней, отбросив копье, вооружился щитом и мечом и, словно обезумев, направил своего коня прямо на шеренгу саксов. Он прорвался через нее; Рауль видел, как Роже отчаянно орудует клинком, рубя направо и налево. Вот он пробился к самому штандарту и перерубил древко. Но к нему тут же устремилась дюжина копий, и он упал.

Его героическая попытка вдохнула мужество в сердца нормандцев; они вновь устремились вперед, и саксы, наконец дрогнув, попятились под их натиском, пока ряды обороняющихся и наступающих не сошлись в такой тесной давке, что раненые и мертвые не могли упасть на землю, зажатые между еще живыми товарищами.

Жеребец Рауля споткнулся о труп какой-то лошади, передние ноги его подогнулись, и он упал, сбросив седока вперед, через голову. Хранитель едва не угодил под копыта коня лорда Боэна, однако успел вскочить и отпрыгнуть в сторону. До слуха Рауля донесся зов труб; кавалерия отступала; он вдруг обнаружил, что весь дрожит и качается, словно пьяный.

Хранитель побрел вниз по склону холма, спотыкаясь об останки, которыми тот был усеян. В глаза ему бросилась чья-то отрубленная голова, лежавшая в выемке так, словно росла в ней; остекленевшие глаза невидяще уставились на него, а губы разошлись в зловещей мертвой ухмылке, обнажая окровавленные зубы. Рауль засмеялся нервическим, припадочным смехом. Кто-то схватил его за руку и потащил за собой; перед ним замаячило лицо Жильбера Дюфаи.

– Рауль! Рауль! Прекрати, ради Бога!

– Но я ведь знаю его! – возразил Рауль. Он ткнул дрожащим пальцем в сторону жуткой головы. – Говорю тебе, я знаю его, а теперь он лежит там. Смотри, это же Ив де Бельмонт!

Жильбер встряхнул молодого человека.

– Прекрати! Прекрати, идиот! Идем отсюда! – И он силой потащил друга вниз по склону.

Лучники выдвинулись вперед, и стрелы, вновь взмыв в воздух, отвесно обрушились на танов. Дневной свет померк, сгущались сумерки, поэтому раскрашенные щиты превратились в темные пятна, преграждавшие путь к врагу. Из двадцати тысяч человек, которых привел с собой на битву Гарольд, осталась жалкая горстка. Ополчение было вырублено едва ли не подчистую; более половины танов уже простерлись на земле, раненые, мертвые или умирающие; вокруг штандартов остатки войска саксов приняли последний бой.

Но в конце концов стену саксонских щитов прорвала не нормандская кавалерия, а одна-единственная случайная стрела. Крик горя и отчаяния прокатился по рядам саксов: король Гарольд упал мертвый у основания своего штандарта.

Воины опускались на колени рядом с его телом, горестно окликая своего вожака по имени. Но он был уже мертв; смерть наступила мгновенно. Стрела, скользнувшая в темноте, пробила ему глаз и вошла в мозг. Его подняли на руки; саксы не могли поверить в то, что он мертв. Кто-то, вытащив стрелу, попытался остановить кровь; Гарольда гладили по холодеющим рукам, умоляя заговорить. И все это время с неба смертельным дождем продолжали падать стрелы.

– Он мертв. – Один из хускарлов отпустил безвольную руку, которую сжимал в ладонях. – Мертв, и битва проиграна!

– Нет, нет! – Эльфвиг, дядя эрла, обхватил тело Гарольда обеими руками. – Он не мог умереть! Только не сейчас, когда конец уже так близок! Гарольд, не молчи! Говори, заклинаю тебя! Не для того ты прожил весь этот день, чтобы умереть вот так! Неужели все было напрасно? Увы мне, увы! – Он, выпустив тело из рук, вскочил на ноги. – Все кончено! Король, ради которого мы сражались и погибали, мертв, и у нас не осталось другой надежды, кроме как сражаться до конца! Кого мы теперь охраняем? Никого, потому что Гарольд погиб! – Эльфвиг шагнул вперед, пошатнулся и наверняка бы упал, потому что был тяжело ранен, если бы его не подхватил оказавшийся рядом тан.

Наступавшие снизу нормандцы увидели, как ряды саксов у них над головой дрогнули; лучники отошли назад, и началась последняя атака. Гийом Мулен-ля-Марш, выкрикивая свой боевой клич, повел отряд рыцарей прямо на саксонские щиты со свирепой яростью, которая позволила им прорваться сквозь строй врагов к древкам штандартов.

А саксы уже разбегались с вершины холма. Лорд Мулен перерубил древки, они упали, и восторженный рев прокатился по рядам нормандцев. Золотистый стяг Гарольда лежал на земле, быстро набухая кровью и грязью; двое рыцарей, охваченные безумной яростью, не уступавшей бешенству их лорда, принялись рубить мечами бездыханное тело эрла.

Остатки саксонского войска спасались бегством, направившись на север, к густым лесам, начинавшимся сразу же за холмом. Его склон был не пологим, а обрывистым, и у подножия притаился глубокий овраг. Таны стремительно сбега́ли вниз, цепляясь за траву; нормандская же кавалерия, с разбегу перескочив бруствер, устремилась за ними в погоню, не разглядев в сумерках подстерегавшую их опасность. Края предательского оврага осы́пались под весом лошадей и всадников, и они кубарем покатились на самое дно, где саксы, остановившись и собравшись с силами в последний раз, в краткой стычке зарубили всех до единого. Затем, не дожидаясь, пока к врагу подоспеют подкрепления, они растворились в темноте, и густые леса поглотили их, скрыв от посторонних глаз.

Шум скоротечной схватки у подножия холма достиг ушей тех, кто стоял наверху, и вселил неподдельную тревогу, по крайней мере, в одного из них. Граф Евстахий Альс Гренон, решив, что это подошли ополченцы Эдвина и Моркара, верхом подъехал к герцогу бледный от страха и, схватив под уздцы его коня, настоятельно посоветовал Вильгельму укрыться в безопасном месте.