— Позвольте взять вашу сумку.

Судя по наряду Ангуса, даже здесь, в глуши, обед был целой церемонией. Из уважения к хозяевам Мадлен переоделась. Ничего сексуального — Ангус и так еле сдерживает себя — но, повинуясь порыву, она выбрала темно-пурпурные шелковые брюки и рубашку в тон, в которой выглядела неотразимо.

— Господи боже! — воскликнули они в унисон, глядя на нее с искренним восхищением.

Джон подошел, пожал ей руку и прошептал:

— Отличный выбор! Ты просто обворожительна.

Несмотря на сомнительное начало, а может, именно благодаря ему, Ангус отказался от какой бы то ни было помощи и исчез в кухне — творить чудеса. Сидя под садовым обогревателем в форме гриба на маленькой террасе, Мадлен с Джоном, болтая о том о сем, выпили по бокалу джина с тоником. Сумерки сгущались, и холмы вокруг дома, прежде окрашенные в ярко-желтый и пурпурный цвета, становились все более туманными и мрачными, пока не растворились в темноте.

Мадлен допила остатки джина, понимая, что может позволить себе еще бокал, причем даже двойного.

— Туг есть муравейники, о которых нужно знать?

— Нет, но между кухонной дверью и кладовой, когда мы разгружаем продукты, муравьев бегает не счесть. Господи, они такие быстрые! Я рассказывал Ангусу, что тебе нравится изучать предмет в естественных условиях, но, боюсь, он все-таки разбросал средство от насекомых. — Джон потянулся к ее руке. — Но ты лучше помалкивай. Он все равно не поймет.

Средство от насекомых! Мадлен едва сдерживала недовольство. Нечестно судить человека только потому, что он рассыпал отраву. Она едва с ним знакома. Джонни с ним счастлив, разве не это главное? Нельзя все испортить и не подружиться с Ангусом! А тот, прервав ее попытки договориться с самой собой, позвал их к столу.

Мадлен нагнулась к Джону и, понизив голос, спросила:

— Завтра нам представится хоть малейшая возможность уединиться? Мне нужно тебе кое в чем признаться. Я должна была сказать тебе об этом давным-давно. Ты будешь потрясен, узнав правду.

— Боже правый! — испуганно воскликнул Джон. — Неужели все настолько плохо?

— Да, Джон. Мне нужен ты и твой… мудрый совет.

Он поднялся с расшатанного шезлонга и кивнул.

— У Ангуса болит спина. Он не захочет идти на прогулку.

Обеденный стол был накрыт с любовью: прелестный набор разношерстных тарелок, накрахмаленные салфетки и бокалы тонкого стекла. Мадлен немного успокоилась, когда они сели за стол при свете канделябра с пятью ароматическими свечками. Копченый лосось, которого она привезла, был мастерски разложен в форме розы на тарелках и украшен веточкой свежего укропа, долькой лимона и маленькими завитушками чесночного майонеза. Из невидимых колонок, подобно хрустальному дождю, доносились звуки «Времен года» Вивальди. Лишь жужжание генератора в гараже слегка заглушало звуки музыки.

— Красота! — от души воскликнула она, оценив таланты Ангуса и наградив его улыбкой. В ответ он только коротко кивнул.

Подали баранью ногу, запеченную в толченом миндале, — даже Мадлен попросила добавки. Из Джона энергия била через край: он пил слишком быстро и говорил слишком громко. В какой-то момент Ангус с Мадлен обменялись понимающими взглядами, в которых читалось. «Мы очень его любим, но, честно, говоря, когда он выпьет лишнего, то становится невыносимым». После очередной бутылки вина беседа за столом и смех стали еще более непринужденными. Мадлен решила: что бы она там ни думала об Ангусе, хозяин он безукоризненный.

Она спросила, кто он и откуда, и, к своему удивлению, узнала, что у него три дочери и несколько внуков.

— Господи, рано вы стали отцом!

— Мне было девятнадцать, когда родилась Леонора. Два года спустя у нас родились близнецы.

Джон уплетал бельгийские шоколадные конфеты.

— Все трое просто чудо. Ангус, а у меня и Мадлен нет детей. Однажды нам даже пришло в голову…

Мадлен бросила на него предостерегающий взгляд и едва заметно покачала головой. Ангус это заметил и нахмурился, переводя взгляд с одного на другую.

— Да, мы привыкли делиться всем, — сказала Мадлен, пытаясь закрыть тему. — Мы с мужем не могли иметь детей. Это все из-за меня, как нам объяснили, но мы так ничего и не сделали, не стали прибегать к лекарствам.

— Надо же, вы были замужем? — удивился Ангус. — Я и не знал.

Он бросил на Джона укоризненный взгляд. Тот нырнул в стеклянный буфет и зазвенел там бутылками. Ангус снова повернулся к Мадлен.

— И кто был тот счастливец? Он из Ки-Уэста? Джон говорил, что вы там родились.

— Да, он местный, — вздохнула Мадлен и постаралась свести свой рассказ до пары малозначащих фраз. — Я потеряла его. Вскоре после его смерти я приехала в Бат. Мой отец англичанин, и родители переехали в Англию в восьмидесятых годах. Я, можно сказать, почти местная.

Повисло неловкое молчание. Впрочем, ненадолго.

— Значит, вы приехали в Бат, чтобы «промывать людям мозги»? — задумчиво произнес Ангус, предпочитая не обращать внимания на тот факт, что она вдова. — Вы учились в Штатах?

— «Промывать мозги»! — воскликнула Мадлен, выдавив кривую улыбку. — Поосторожнее. Ваши слова многое говорят о том, как вы относитесь к нашей профессии. Джон, ты слышал?

Джон вернулся к столу, размахивая бутылкой коньяка и тремя огромными бокалами. Он едва не задевал макушкой низкий потолок дома и чуть не упал, зацепившись за край плитки. Его очки съехали набок, рубашка вылезла из брюк, на животе расплылось пятно от вина. Безукоризненно одетый Ангус смерил его страдальческим взглядом.

— Ангус немного старомоден. Английская чопорность, сама сдержанность. Не обращай на него внимания, — сказал Джон.

Ангус ничего не ответил и повернулся к Мадлен.

— Нет, действительно, расскажите, чем вы там занимались.

— Зарабатывала на жизнь живописью.

— Живописью? — Брови Ангуса поползли вверх. — Что разрисовывали? Дома или холсты?

Джон нахмурился и наклонился через стол к своему бойфренду.

— Мадлен — талантливая художница. Eе отец — Невилл Фрэнк. Я тебе об этом рассказывал.

Ангус потрясенно смотрел на Мадлен.

— Правда? Сам Невилл Фрэнк! И почему, скажите ради бога, вы забросили такое гламурное занятие и начали выслушивать жалобы больных?

Мадлен поняла, что никогда ему не понравится. Однако, несмотря на то что Ангус — снисходительный козел, он прав. Она выбрала свою профессию по нескольким причинам. Первая — патологическая потребность помогать людям. И вероятно, она надеялась, что если поймет людскую психологию, то это убережет ее от того, что произошло с матерью. Особенно когда она чуть не обезумела от горя.

— Я приехала в Бат, чтобы начать все с начала, — призналась она. — Вся моя жизнь изменилась, я попыталась забыть прошлое. И в результате занялась психотерапией. Отчасти потому, что в Бате имеются для этого великолепные возможности. — Она помолчала. — Мы учились вместе с Джоном. Но это вы знаете.

— Да-да, конечно, вы учились с Джоном.

В голосе Ангуса слышалось раздражение. Он махнул рукой, как будто призывая опустить подробности истории этой «сладкой парочки». Он явно не раз слышал ее от Джона.

Джон сунул ей огромный бокал коньяка, и Мадлен пришлось обхватить его обеими руками, чтобы не уронить. Ей на палец капнуло со свечи. На мгновение воск обжег, но ощущение было приятным. Почему она вернулась? У нее было объяснение: она не могла видеть улиц, по которым они гуляли с Форрестом, пристань для яхт, где был пришвартован их плавучий дом, баров, где они пили и ели, пляжей, где лежали и целовались. Она вернулась в Бат, потому что соскучилась по маме, ей было плохо одной. Но на Бат, если бы Мадлен была предоставлена самой себе, ее выбор вряд ли бы пал. Или она ошибается? Неужели она все еще надеется найти дочь?

— Что ж, — пробормотала она, делая маленькие глотки из пузатого бокала, — как бы я ни старалась, мне не стать настоящей англичанкой.

— Это правда, — с готовностью подтвердил Ангус. — Но вы и на американку не похожи. Вероятно, у вас есть что-то еще в родословной?