— У меня совершенно снесло башню. Чего ты ожидала? Ты уехала из Лондона, не сказав куда и прихватив моего сына. А потом ты посмела вонзить зубы в мой член!

— Башню снесло? — обозлилась она. — Господи, помоги нам! Что бы я ни делала, у тебя постоянно сносит башню. Что же ты сделаешь с Сашей, если у тебя от него снесет башню?

Она чуть не кричала, и на них начали оборачиваться. Дама за соседним столиком не сводила глаз с ее ушей. Рэчел поправила волосы и понизила голос.

— В чем дело? На тебя некому работать, нет девушек или тебе понравился Бат? Хочешь открыть здесь точку? Я тебе не помощница. Поищи кого-нибудь помоложе, Антон. Я уже слишком стара для этого.

— Как мелодраматично, Рэчел! Там, откуда мы родом, дело есть дело. Не все тебе цветочки. Я был не прав, что заставил тебя работать. Дела шли плохо, у нас не было денег, поэтому ты сделала то, что должна была сделать. Теперь все в прошлом. Я… изменил свое отношение к жизни, я стремлюсь к лучшему. Для начала — завести семью.

— Оставь свою вонючую философию при себе! Я не верю ни одному твоему слову.

Он не стал настаивать, даже не разозлился. Рэчел задумалась: на что, черт возьми, он еще способен? Чем учтивее и приветливее он старался казаться, тем больше она опасалась того, что будет дальше. Так было всегда.

К их столику подошла красивая официантка. Она не сводила глаз с Антона, даже когда к ней обращалась Рэчел. Сама Рэчел уже к этому привыкла: Антон всегда производил неотразимое впечатление на женщин. Он мог бы иметь любую, но любую настолько глупую, чтобы сносить его оскорбления. Почему бы ему не найти моложе и красивее, не такую худо-с очную, более глупую и покладистую среди тех женщин, которых он покупал и продавал? Почему он прилип именно к ней? Если бы ему нужен был только сын, он, скорее всего, уже давно бы его украл.

Когда официантка неохотно отошла от их столика, Антон повернулся к Рэчел и взял ее за подбородок.

— Скажи мне вот что. Твой отец арендовал дом? Это муниципальное жилье или как?

— Да, — соврала она. — Ты сюда не переедешь.

— Он хоть что-то тебе оставил?

Она попыталась высвободиться, но он держал крепко.

— Мой отец жил на мизерную пенсию. Да, он оставил мне мебель. Тебе и мебель моя нужна? Забирай! Подгоняй завтра грузовик. Она твоя.

Похоже, Антон обиделся. Он отпустил ее подбородок.

— Ладно, крошка. Не волнуйся ты так!

Рэчел потерла лицо. Даже когда он старался вести себя нормально, ему все же удавалось причинить ей боль.

— Не смей, черт побери, меня трогать! Даже пальцем, ты понял? Неужели ты не видишь, у меня все лицо в синяках!

Он уже собирался повторить свое обещание исправиться, когда к столику вприпрыжку подбежал Саша, которого мучило любопытство: а что станет с этими бедными омарами? Антон рассказал ему какую-то сентиментальную сказку о том, что омары — это еда. Рэчел смогла спокойно выпить пиво и наконец погрузилась в состояние, близкое к умиротворенному. Господи, она действительно не на шутку проголодалась! Блюда, когда их наконец принесли, оказались вкусными, остаток ужина прошел довольно спокойно. Хотя повисшее между ними напряжение сводило все разговоры на нет, оба с умилением отметили, что у Саши отличное настроение. После ужина они прогулялись к гавани, посидели на песке, наблюдая, как волны накатывают на берег и покачивают рыбацкие лодки. Рэчел села поодаль, а когда сгустились сумерки, легла на спину. Когда она в последний раз смотрела на звезды? Под ней был гладкий песок, такой мягкий и прохладный. Она могла бы лежать так целую вечность, одна, высматривая звезды в бескрайнем просторе неба.

Когда они возвращались в гостиницу по лабиринту мощеных улочек, Антон взял ее под руку. Рэчел напряглась, но слишком устала, чтобы сопротивляться. По правде говоря, она ног под собой не чуяла. В номере Антон без всяких возражений лег с Сашей — пока все шло нормально, — и она уже в полудреме слышала, что они болтают, как и положено настоящим отцу и сыну.

Конечно же, ночью он пришел к ней. Рэчел проснулась и, увидев, что он тихонько заходит в дверь, напряглась. От страха или предвкушения — она и сама не могла определить. И от этого ей стало нехорошо.

— Мы отлично провели день, согласна? — прошептал он, присаживаясь на кровать.

— Убирайся!

Она повернулась на бок, отодвигаясь от него.

— Включи свет. У меня в кармане пакетик. Не то чтобы много — в самый раз.

— Ты, должно быть, совсем сбрендил! — охнула она, поворачиваясь к нему лицом. — Ты что, забыл, на что способен под кайфом? В любом случае, я больше наркотиков не употребляю. И ты это прекрасно знаешь. Давай-ка двигай отсюда, пока я не закричала.

— Ладно, ладно. Я просто подумал… У тебя же день рождения. Он замолчал. Она напряженно ожидала, когда он уйдет.

Антон погладил ее по руке.

— Разве я не могу просто сделать тебе приятное?

— Нет, я еще после последнего раза не очухалась. Ты вел себя как животное. Да я никогда в жизни…

Он мягко, но решительно прикрыл ее рот ладонью.

— Тс-с, — прошептал он, — не разбуди мальца.

Он медленно стянул с нее простыню.

— Сними трусики, — прошептал он, — я хочу поцеловать твою крошку.

— Пошел ты… — прошипела она и села, пытаясь отнять простыню.

Антон не отпускал, его зубы обнажились в шаловливой улыбке.

— Я хочу сделать тебе приятное, — сказал он. — Смотри, я даже не стал снимать джинсы.

— Нет! — отрезала она уже громче и дернула ногой, ударив его в плечо.

— Успокойся, — прогудел он, хватая ее за лодыжку. — Не делай глупостей, крошка. Не напрягайся. Дай мне отведать тебя.

Самую малость.

Он навалился на Рэчел, раздвигая ее ноги, сжимая бедра, стягивая с нее трусики. Он медленно, но верно шел к цели.

У Рэчел не было сил ни сопротивляться, ни спорить, ни даже думать о том, что происходит. И хотя она сказала «нет», она убеждала себя, что это все-таки меньшее из зол. К тому же в соседней комнате спал Саша — спал беспокойно, как и все последнее время. Горечь где-то глубоко внутри напоминала, что ее решимости всего-то и хватило, что натри минуты… Но лучше об этом не думать и воздержаться от выводов. Она знала, что так поступают наркоманы. Решения принимаются и забываются, и когда оказываешься лицом перед выбором, то говоришь: «Да, трахни меня!» — даже помимо своей воли, даже если ты вырываешься и кричишь.

В другой жизни, в другом мире мужчина мог бы заботиться о ней, сделать ее счастливой и уверенной. Но ей остается только это. Она крепко зажмурилась и отключилась. С ее губ слетел тихий всхлип.

— Видишь, глупая сучка, тебе нравится, — прошептал Антон. — Без меня что у тебя за жизнь?

На безоблачном синем небе ярко светило солнце, но, как и на большинство майских праздников[23] — на то они и майские — синоптики обещали местами грозы. В воскресенье Мадлен ехала но автостраде 5 в направлении Эксетера и чувствовала, что ее настроение немного улучшилось. Ей просто необходимо было развеяться. Минувшая неделя показалась ей бесконечной. После того как во вторник Рэчел не пришла, Мадлен поняла, что необходимо отвлечься. Она позвонила двум-трем приятельницам, которых не видела уже несколько месяцев, и они встретились за обедом в пабе. В пятницу, как обычно, она ездила к Эдмунду, но состояние его здоровья, похоже, снова ухудшилось. Одежда висела на нем мешком, и он постоянно странно скалился, обнажая ряды акульих зубов, — похоже, лицевые мускулы совершенно его не слушались. Его это приводило в замешательство, и выглядел он вялым и мрачным.

Мадлен вздохнула с облегчением, когда Бат остался позади. Они пришли с Джоном к компромиссу: вероятно, с Ангуса будет довольно и одной ночи, проведенной ею в загородном доме, а вчера она проигнорировала рекомендации «полковника Сандерса» насчет того, чтобы она какое-то время не виделась с матерью. Они съездили с Росарией на благотворительный базар в деревеньке Пиллбури-он-Эйвон. Это единственное развлечение, которое в последнее время любила мама, поскольку базар напоминал ей рынок в Гаване, недалеко от дома. Но на этот раз груды бесполезного хлама, выставленные оборванцами на шатких раскладных столиках, оставили ее равнодушной. Она крепко ухватилась за Мадлен и не переставая твердила о некой опасности, маячившей все ближе и ближе: это были обугленные трупы, плотоядные муравьи, злобные враги, слепота.