Если б был он царствен и божествен, я б от ярости себя не поберёг, я бы стал бы в перекоре шествий, поклонениям и толпам поперёк. Я б нашёл слова проклятья громоустого, и пока
растоптан я и выкрик мой, я бросал бы в небо богохульства, по Кремлю бы бомбами метал: ДОЛОЙ! Но тверды шаги Дзержинского у гроба. Нынче бы могла с постов сойти Чека. Сквозь мильоны глаз, и у меня сквозь оба, лишь сосульки слёз, примёрзшие к щекам. Богу почести казённые не новость. Нет! Сегодня настоящей болью сердце холодей. Мы хороним самого земного изо всех прошедших по земле людей. Он земной, но не из тех, кто глазом упирается в своё корыто. Землю всю охватывая разом. видел то, что временем закрыто. Он, как вы и я, совсем такой же, только, может быть, у самых глаз мысли больше нашего морщинят кожей, да насмешливей и твёрже губы, чем у нас. Не сатрапья твёрдость, $$$$$$$$$$$$$$$$$$$$триумфаторской коляской мнущая тебя, подёргивая вожжи. Он к товарищу милел людскою лаской. Он к врагу вставал железа твёрже. Знал он слабости, знакомые у нас, как и мы, перемогал болезни. Скажем, мне бильярд — отращиваю глаз, шахматы ему — они вождям полезней. И от шахмат перейдя к врагу натурой, в люди выведя вчерашних пешек строй, становил рабочей – человечьей диктатурой над тюремной капиталовой турой, И ему и нам одно и то же дорого. Отчего ж, стоящий от него поодаль, я бы жизнь свою, глупея от восторга, за одно б его дыханье о́тдал?! Да не я один! Да что я лучше, что ли?! Даже не позвать, раскрыть бы только рот — кто из вас из сёл, из кожи вон, из штолен не шагнёт вперёд?! В качке — будто бы хватил $$$$$$$$$$$$$$$$$$$$вина и горя лишку — инстинктивно хоронюсь трамвайной сети. Кто сейчас оплакал бы мою смертишку в трауре вот этой безграничной смерти! Со знамёнами идут, и так. Похоже — стала вновь Россия кочевой. И Колонный зал дрожит, насквозь прохожен. Почему? Зачем и отчего? Телеграф охрип от траурного гуда. Слёзы снега с флажьих покрасневших век. Что он сделал, кто он и откуда — этот самый человечный человек? Коротка и до последних мгновений нам известна жизнь Ульянова. Но долгую жизнь товарища Ленина надо писать и описывать заново. Далеко давным, годов за двести, первые про Ленина восходят вести. Слышите — железный и лужёный, прорезая древние века, — голос прадеда Бромлея и Гужона — первого паровика? Капитал его величество, некоронованный, $$$$$$$$$$$$$$$$$$$$невенчанный, объявляет покорённой силу деревенщины. Город грабил, грёб, грабастал, глыбил пуза касс, а у станков худой и горбастый встал рабочий класс. И уже грозил, взвивая трубы за́ небо; – Нами к золоту пути мости́те. Мы родим, пошлём, придёт когда-нибудь человек, борец, каратель, мститель! — И уже смешались облака и ды́мы, будто рядовые одного полка. Небеса становятся двойными, дымы забивают облака. |
