рыли каратики, вгрызались в мерзлые породы и руды — чтоб на грудях коронованной Катьки переливались изумруды. У штолен в боках корпели, пока — Октябрь из шахт
на улицы ринул, и… разослала октябрьская ломка к чертям орлов Екатерины и к богу — Екатерины потомка. И грабя и испепеляя, орда растакая-то прошла по городу, войну волоча. Порол Пепеляев. Свирепствовал Га́йда. Орлом клевался верховный Колчак. Потухло знамен и пожаров пламя, и лишь от него как будто ожог, сегодня горит — временам на память — в свердловском небе красный флажок. Под ним с простора от снега светлого встает новорожденный город Све́рдлова. Полунебоскребы лесами поднял, чтоб в электричестве мыть вечера́, а рядом — гриб, дыра, преисподняя, как будто у города нету «сегодня», а только — «завтра» и «вчера». В санях промежду бирж и трестов свисти во весь широченный проспект. И… заколдованное место: вдруг проспект обрывает разбег. Просыпали в ночь расчернее могилы звезды-табачишко из неба-кисета. И грудью топок дышут Тагилы, да трубки заводов курят в Исети. У этого города нету традиций, бульвара, дворца, фонтана и неги. У нас на глазах городище родится из воли Урала, труда и энергии! Две культуры Пошел я в гости (в те года), не вспомню имя-отчества, но собиралось у мадам культурнейшее общество. Еда и поэтам — вещь нужная. И я поэтому сижу и ужинаю. Гляжу, культурой поражен, умильно губки сжав. Никто не режет рыб ножом, никто не ест с ножа. Поевши, душу веселя, они одной ногой разделывали вензеля, увлечены тангой. Потом внимали с мужеством, упившись разных зелий, романсы (для замужества!) двух мадмуазелей. А после пучили живот утробным низким ржаньем, слушая, кто с кем живет и у кого на содержании. Графине граф дает манто, сияет снег манжет… Чего еще? Сплошной бонтон. Сплошное бламанже. Гостям вослед ушли когда два заспанных лакея, вызывается к мадам кухарка Пелагея. «Пелагея, что такое? где еще кусок жаркое?!» Мадам, как горилла, орет, от гнева розовая: «Снова суп переварила, некультурное рыло, дура стоеросовая!» Так, отдавая дань годам, поматерив на кухне, живет культурная мадам и с жиру мордой пухнет. В Париже теперь мадам и родня, а новый советский быт ведет работницу к новым дням от примусов и от плит. Культура у нас — не роман да балы, не те танцевальные пары. Мы будем варить и мыть полы, но только совсем не для барынь. Работа не знает ни баб, ни мужчин, ни белый труд и ни черный. Ткачихе с ткачом одинаковый чин на фабрике раскрепощенной. Вглубь, революция! Нашей стране другую дорогу давая, расти голова другая на ней, осмысленная и трудовая. Культура новая, здравствуй! Смотри и Москва и Харьков — в Советах правят государством крестьянка и кухарка. Служака Появились молодые превоспитанные люди — Мопров знаки золотые им увенчивают груди. Парт-комар из МКК не подточит парню носа: к сроку вписана строка проф- и парт- и прочих взносов. Честен он, как честен вол. В место в собственное вросся и не видит ничего дальше собственного носа. Коммунизм по книге сдав, перевызубривши «измы», он |
