— Но ты ведь не мог не понимать, что кто-то тебя подставляет, — не выдержал я. — Тогда для чего ты согласился на сделку?

— Потому и согласился. Потому, что кто-то меня подставил, Перри. Да, это они тоже ловко обстряпали… очень ловко, надо отдать им должное. Понимаешь, одно дело — бороться, когда тебя обвиняют в чем-то, чего ты не совершал, но ты чувствуешь под ногами твердую почву и тебе известно, о чем идет речь, какие улики против тебя у них есть, какие факты и все прочее. Но со мной-то все было по-другому! Я ведь даже не знал, что у них есть против меня! А этот адвокат, этот купленный с потрохами ублюдок, так и вился вокруг меня, прожужжал все уши, каждый божий день твердил, чтобы я не валял дурака, а пожалел бы себя, подумал бы хорошенько, потому как, мол, только сделка меня спасет. Говорил, что в этом случае я всегда могу попросить о помиловании, надеяться, что мне скостят срок, и если повезет, то, глядишь, и выйду пораньше. Но если дело дойдет до суда, да еще в этом округе, то тогда мне точно конец. Повторял, что дело уж больно серьезное — убийство. А при моей-то репутации и с моим «послужным списком» у меня и вовсе нет никаких шансов. Сказал, что добиться, чтобы судебные слушания перенесли в другой округ, ему ни за что не удастся, и надо соглашаться на эту сделку, а потом думать, как добиться помилования. Так безопаснее.

— А у тебя были какие-то подозрения? — спросил я. — Ну, насчет того, кому вдруг потребовалось тебя подставить? Или ты просто решил, что во всем виноваты копы?

— Господи, да на кого я тогда только не думал! Только все, что называется, пальцем в небо. Нет, конечно, поначалу я решил, что это копы постарались — но тогда кто, спрашивается, ее убил? Потом я начал грешить на ее отца, мол, это он решил повесить на меня всех собак, ведь он всегда терпеть меня не мог. Но и на психа он тоже не очень похож, поэтому я решил, что это вряд ли. Но тогда почему меня, черт возьми? Кто выбрал Энди Дорэна, кто решил, что именно я лучше всего подойду на роль убийцы? Я ломал себе голову над этим каждый день и каждую ночь, но даже близко не смог догадаться. Кстати, знаешь, одно время я даже серьезно подозревал, что к этому делу приложил руку кто-то из моего бывшего армейского начальства. Можешь поверить в такое дерьмо? А я ведь даже и об этом думал. Меня ведь в свое время оттуда вышибли, ну вот я и решил, что кто-то из тех парней принял это слишком близко к сердцу, я имею в виду, серьезнее, чем мне тогда казалось. Бред, верно? Видишь, насколько далек я был от правды.

— Ты был знаком с Полом Бруксом?

— До того дня даже в глаза никогда не видел этого парня. Впрочем, и потом тоже. Ну, это мы сейчас уладим, — ухмыльнулся он.

— Послушай, Дорэн, я раздобуду тебе немного денег. Еще не знаю как, но раздобуду. Не бог весть какие деньги, но это будут приличные деньги, причем наличные. Забирай их и сматывайся отсюда. Уноси ноги, слышишь? Поезжай куда хочешь, главное, подальше, спрячься, а потом сиди тихо. Забудь о Бруксе. Выкинь все из головы. Мы с Джо позаботимся, чтобы он получил свое, обещаю. Однажды ты узнаешь об этом — увидишь по телевидению, прочтешь обо всем в газетах, но для этого ты должен отыскать место, где будешь в безопасности. И, главное, подальше отсюда.

Дорэн отвернулся. Не знаю, о чем он думал и что надеялся там разглядеть, но лица его я не видел.

— Ты ведь когда-то был копом, верно? — спросил он вдруг. — Тебе наверняка не раз случалось бывать в разных тюрьмах.

— Да, — недоуменно кивнул я. — Несколько раз случалось. А что?

Дорэн кивнул.

— Тогда ты наверняка хорошо представляешь себе, каково это…

И тут я наконец понял, что он имел в виду. Мне вспомнилось многое: глухой стук тяжелой тюремной двери, захлопнувшейся у меня за спиной, звяканье поворачиваемого ключа в двери, который как будто отрезал меня от всего остального мира, когда я оказался в тюрьме в Индиане, чувство полного одиночества и безнадежности, которое меня тогда охватило… Наверное, нечто подобное испытываешь, оказавшись на подводной лодке, когда за тобой закрывается люк — ощущение, что ты уже не принадлежишь этому миру.

— Да, — кивнул я. — Да конечно, представляю.

— А ты знаешь, что происходит потом, когда эта дверь захлопывается за твоей спиной?

Что я мог ответить?

Он обернулся и посмотрел мне в глаза. И я увидел его лицо.

— А я, Перри, провел там пять лет! Пять лет — ты понимаешь?! Ты можешь представить себе такое?! Такого никогда не забудешь. И такого никогда не простишь — потому что такое не забывается, тебе ясно? Это как отрава в твоей крови, потому что остается с тобой навсегда.

Брукс был дома. Это стало ясно почти сразу же, как только сосновая роща осталась позади, и мы увидели перед собой его огромный дом, сияющий в темноте огнями, точно новогодняя елка. Ни на дорожке, ни перед домом я не заметил ни одной машины. Не сводя глаз с дома, я припарковался перед гаражом, гадая про себя, заметил ли Брукс, как мы подъехали, или он просто-напросто выкинул нас из головы и сейчас безмятежно сидит перед телевизором, с удовольствием потягивает виски, чувствует себя в мире с самим собой и даже думать забыл о каком-то там убийстве?

— Вылезай! — скомандовал Дорэн, открыв дверцу со своей стороны. Я выбрался наружу и молча стоял возле машины, пока Дорэн обошел ее и распахнул заднюю дверцу. Он заглянул внутрь, потом окинул взглядом дорожку перед домом, после чего повернулся ко мне. — Он очухался. Вытаскивай его — он тоже пойдет с нами.

Признаться, я чувствовал себя неуютно — да и неудивительно, поскольку пистолет Дорэна по-прежнему смотрел мне в спину. Однако я забрался на заднее сиденье, обхватил Гальончи и, кряхтя, выволок его тяжелое, словно каменное, тело из машины. Правда, почувствовав под ногами землю, он высвободился и встал сам, тяжело дыша и не сводя глаз с Дорэна.

— А ведь могли бы сейчас пересчитывать честно заработанные денежки, — буркнул он. — Вместо этого ты…

Что он хотел сказать, я так и не узнал. Дулом пистолета Дорэн с размаху ударил его по губам, и Гальончи замолчал.

Мы двинулись к дому: я шел первым, Дорэн держался позади, отстав от меня всего на пару шагов. Держа в одной руке пистолет, а другой ухватив Гальончи за волосы, он волоком тащил его за собой. Оказавшись у парадной двери, я оглянулся — Дорэн шепотом велел мне постучать. Взявшись за тяжелый латунный молоток, я так и сделал, и мы принялись ждать. Вскоре за дверью послышались приближающиеся шаги. Я затаил дыхание. Через пару секунд дверь распахнулась, и мы увидели Пола Брукса: стоя на пороге в банном халате, он с любопытством разглядывал нас. Однако любопытство мигом слетело с его лица, стоило ему только рассмотреть Гальончи и его залитую грудью рубашку.

— Какого дьявола?! — Брукс, беспомощно выставив перед собой руки, попятился внутрь, словно ища защиты в доме. Воспользовавшись этим, Дорэн, оттолкнув меня в сторону, вышел вперед, по-прежнему волоча за собой Гальончи, и наставил на Брукса пистолет.

— Это он и есть?

— Да, — кивнул я.

Брукс наконец обратил на меня внимание и, видимо, что-то припомнил, потому что нахмурился, вглядываясь в мое лицо. Зато я его не забыл и, разглядывая его твердый мужественный подбородок и гладкую кожу, почему-то снова поймал себя на мысли о том, что с такой внешностью ему бы впору сниматься в рекламном ролике средств после бритья.

— Могу я спросить, отдаете ли вы себе отчет, что сейчас делаете? — осведомился он.

— Заткнись, — рявкнул Дорэн. Отпихнув в сторону Брукса, он протиснулся в прихожую, так и не выпустив из рук Гальончи, и ногой захлопнул за собой входную дверь. Брукс испуганно попятился, отступая в прихожую. Дорэн шел за ним по пятам. — Узнаешь меня, ублюдок?! — прошипел он. — Догадываешься, кто я?

Брукс заколебался, на лице его читались терзающие его сомнения. Но не потому, что он не узнал Дорэна, он сразу же догадался, кто перед ним, просто еще не решил, стоит ли говорить правду.