Мы с Джо так и остались стоять, где стояли, но Донни Уорд, казалось, этого даже не заметил. По-моему, он вообще забыл о нас. Глядя невидящим взглядом куда-то в стену, он опустил голову и машинально ковырял пальцем край липкой ленты.

— Ну, тогда я ему и сказал… Вали, говорю, отсюда, пока цел, забирайся в свою машину и катись ко всем чертям, чтобы я тебя больше тут не видел! Потому как не собираюсь я врать и не нужны мне эти вонючие деньги, раз я знаю, что невинного человека из-за меня упекут за решетку, понимаете? Не стану врать и все. А этот тип… он просто взял и убрал свои доллары обратно в сумку, молча так, а на губах такая гаденькая ухмылочка, аж мороз по коже. А когда сложил их в сумку, порылся там и достает пистолет. Направил дуло мне в лоб, встал с дивана и взял меня за яйца. Небось, слышали это выражение — «взял за яйца»? Так вот, этот чертов сукин сын это самое и сделал, клянусь вам. Просто протянул руку, схватил меня… сами понимаете за что и сжал со всей силы. Я чуть не умер, ей-богу. Дышать и то не мог. А он, зараза такая, все сжимал да сжимал, так что у меня глаза на лоб полезли, а он тыкал мне пистолетом в лоб. А потом вдруг спросил, сильно ли я люблю свою дочку…

Впервые Донни поднял глаза, первый раз за все время, что длился его рассказ. Он вскинул глаза, и я увидел, как дернулась его голова. Но он смотрел не на нас, а на стену напротив, на развешанные там фотографии пухлой девчушки со смешной щербатой улыбкой.

— Да, у меня есть дочь, только она живет не со мной. Ее зовут… впрочем, какая разница. Она моя дочь, понимаете вы или нет?! Она моя дочь. А он сказал…

Он осекся, провел рукой по лицу, словно стряхивая налипшую паутину, и отвел глаза в сторону. Его руки крепко стиснули подлокотник кресла, кусок липкой ленты, который он нечаянно оторвал, свесился вниз, обмотавшись вокруг его пальцев, но Донни, по-моему, даже не заметил этого.

— У меня в то время была еще одна собака, голубой кунхунд[24], старый уже… Но все равно, это был лучший в мире пес, вы такого в жизни своей не видели. Когда этот тип отпустил меня… короче, он взял свою сумку, открыл дверь и уже было ногу занес, чтобы спуститься с крыльца. Отис как раз был во дворе, дожидался, когда я выйду, — он всегда так делал. Он услышал, что открылась дверь, и бросился к двери. А эта сволочь… он просто вскинул пистолет и выстрелил в него. Выстрелил ему прямо в голову. А потом повернулся ко мне и, не моргнув глазом, сказал: «Так ты подумай насчет своей дочери, слышишь, Донни?» И зашагал себе по дорожке к тому месту, где стояла его машина. А перед тем как уехать, еще раз повернулся и крикнул мне: «Чем стоять столбом, ты бы лучше поторопился зарыть собаку, до того как приедут копы».

На этом месте что-то вдруг заклокотало у него в горле, и Донни замолчал. В комнате повисла тишина. Он долго молчал, глядя в пол, и продолжал машинально дергать отвалившийся кусок скотча. Мы с Джо тоже молчали и старались не смотреть друг на друга.

— Мы найдем этого типа, Донни, — пообещал я.

— На вашем месте я бы не стал этого делать, — криво усмехнулся он.

— А я сделаю, вот увидишь. И, когда снова увижу Дорэна, когда мы с ним снова встретимся, я обязательно скажу ему, что ты тут не виноват.

Донни откашлялся.

— Он и так это знает.

— Что?

— Знает. Я сделал то… ну, короче, то, что мне велено было сделать, потому как боялся. Боялся за дочь, понимаете? Но это вовсе не значит, что мне было легко. Я видел, как Энди увезли в тюрьму, и при этом знал, что он не убивал ту девушку. Меня это все время глодало. Но я держал язык за зубами — ни словечком никому не обмолвился и год, и два, после того как Донни посадили. Ну а потом… Короче, моя бывшая переехала и дочку забрала с собой — выскочила замуж за одного типа и уехала с ним в другой штат. Нет, я ничего против него не имею, он парень порядочный и хорошо относится к моей девочке. Не знаю, что я тогда решил, наверное, что ей там ничего не угрожает. Но в полицию все равно не пошел, не стал рассказывать им, что случилось. Все еще боялся, наверное. Короче… в общем, так, ребята: если вы сейчас уедете, а потом вернетесь сюда с копами, я скажу, что вы все выдумали, ясно?

Он смотрел на нас с вызовом в глазах, но ни я, ни Джо не проронили ни слова. Помолчав немного и так и не дождавшись ответа, Донни продолжал:

— Ну вот, время шло, а я все думал об Энди и… не давала мне эта история покоя, понятно? Все чувствовал, что должен ему обо всем рассказать. Чтобы он тоже понял, ясно? Конечно, вряд ли он бы понял, сидя на нарах, но попытаться все-таки стоило. И я купил конверт и послал ему записку — написал, что согласился на это, потому что они угрожали моей дочери. Конечно, подписываться я не стал, не такой я дурак, но я нисколько не сомневался, что Энди без труда вспомнит, чей это почерк.

Я смотрел на Донни Уорда и думал об Алексе Джефферсоне. А потом закрыл глаза и вновь увидел его тело, как оно выглядело после того, как над ним поработал убийца, — сплошь залитое кровью, изрезанное бритвой и все в ожогах от зажигалки.

— Знаешь, Донни, это была чертовски неглупая мысль — послать ему письмо, — пробормотал я.

К тому времени как мы уехали оттуда, оставив Донни в его лесном домишке, уже совсем стемнело. Пока мы шли к машине, собаки кружили вокруг, ни на минуту не выпуская нас из виду. Две, судя по всему, были настроены довольно дружелюбно, но третья — та самая, с жуткими челюстями — упорно держалась на расстоянии и грозно рычала нам вслед до тех пор, пока Джо не завел машину. Я невольно прикинул про себя, сколько ей лет — была ли она тут в тот день, пять лет назад, когда к Донни явился незнакомец с пистолетом и полной сумкой денег? Неужели собака способна помнить столько времени? Почему-то мне казалось, что в этом нет ничего невозможного.

Машина Джо, попетляв немного по извилистой проселочной дороге, вывернула наконец на главную дорогу, и пару минут спустя покосившийся домишко Донни пропал из виду. Моросило, и в воздухе висела та почти незаметная глазу водяная пыль, на которую обычно не обращаешь внимания, а замечаешь только когда ветровое стекло затягивает тонкой, полупрозрачной пленкой и приходится включать «дворники», чтобы хоть что-то разглядеть.

— Мы обязаны рассказать об этом Тардженту, — пробормотал Джо, покрутив головой. — Не верю, что Донни сделает то, что обещал, ну, что он станет все отрицать. Заметь, как легко мы его раскололи, думаю, это все потому, что все это время его грызла совесть — разъедала его, как ржа железо, вот он и сломался. А если к нему явятся копы, он им сразу все выложит.

— Возможно, однако чем им поможет его рассказ? — Я пожал плечами. — По-прежнему никакой связи между Дорэном и Джефферсоном. Даже намека на нее.

— И все равно Тардженту нужно об этом знать, — упрямо покачал головой Джо. — Рассказ Донни доказывает, что Дорэна просто подставили. Причем подставил кто-то, у кого денег куры не клюют.

— Угу. Дело за малым — только доказать, что это был Джефферсон. Знаешь, у меня просто руки чешутся найти подтверждение, что этот ублюдок приложил свою руку.

Джо недовольно скосил на меня глаза.

— Вот даже как. А из-за чего, собственно, ты так разволновался?

— Ты же слышал, что рассказал этот парень. О своей дочке, о собаке… Если за всем этим стоит Джефферсон, если все это было сделано по его приказу, уж я постараюсь, чтобы об этом стало известно.

— Послушай, он мертв, — напомнил Джо.

— Он мертв. Но люди, которые должны знать, как это было на самом деле, пока живы.

— Люди… Это ведь ты о Карен?

Я обернулся, но Джо не отрывал глаз от дороги.

— Я этого не говорил. Вообще-то я сейчас думал о других — о семье убитой Моники Хит. И о семье Энди Дорэна тоже.

Заметив впереди знак, Джо притормозил.

— Кстати, тут есть одна проблема. Рассказ Донни не совпадает с тем, что говорил в свое время Энди Дорэн. И это бросается в глаза.