— А может быть, все-таки форматнем? — спросил он с надеждой.

— Если найдешь, тогда обязательно форматнем, — пообещал Алексей. — Главное — найти. Только, разумеется, так, чтобы тебя не вычислили. Там, судя по всему, сидят очень серьезные товарищи.

— Ну не серьезней же, чем в Пентагоне? А к ним я частенько заглядываю. Слушай, будь другом, принеси мне пива из холодильника. А то чего-то меня отпускать начало.

Алексей вышел на кухню и открыл холодильник. Кроме пива, в холодильнике ничего не наблюдалось. Зато пивом было заставлено все. Ради интереса Алексей даже заглянул в морозилку. В морозилке оказалась пустая бутылка из-под водки.

— Какой адрес-то? — донесся до него из комнаты голос Коли.

Пятнадцать минут прошли в полном молчании. Алексей следил за барабанящими по клавиатуре Колиными пальцами, пил пиво и думал о Марине.

— Тухляк, — сообщил пятнадцать минут спустя Коля и выключил компьютер.

— Что, ничего нет?

— Хрен его знает. Но дяди там сидят хитрые. — Коля повернулся к Алексею. — Короче, объяснять я тебе не буду, ты все равно не врубишься. В общем, мне надо пару дней посидеть.

— Значит, все-таки что-то есть?

— Что-то точно есть, — подтвердил Коля, — но просто так я туда соваться не буду. Ребята, которые такое наворотили, действительно очень серьезные.

— Серьезней, чем в Пентагоне, — улыбнулся Алексей.

— Пентагон далеко, — авторитетно пояснил Коля, — а у нас лучше десять раз подстраховаться. Кстати, тебе это влетит в кругленькую сумму.

— Деньги есть, не волнуйся.

— По случаю собственного дня рождения, уж так и быть, сделаю тебе скидку в пятьдесят процентов. К тому же во мне проснулся профессиональный азарт.

— Слушай, а я и забыл, что у тебя день рождения. Поздравляю.

— Ерунда. Он у меня все равно только через пять месяцев. В общем, заходи через четыре дня, вечером. Устроим им первомайский салют.

Борис Кантор проснулся оттого, что ему на плечо легла женская рука. Открыв глаза, он увидел ногти, накрашенные темно-красным лаком.

Как ее зовут?

Несколько минут он перебирал в уме иностранные имена. Все были знакомы, но какое из них конкретно?

Какая разница.

На часах было начало пятого. За окном уже рассвело.

Она не была проституткой. Впрочем, назвать ее серьезной девушкой тоже было сложно.

Они познакомились вчера в баре.

Никаких иллюзий, никаких обещаний. Обычный секс.

Это не измена. Это просто так.

Аккуратно убрав руку, Борис выбрался из-под одеяла. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы она проснулась.

Начнутся разговоры.

Почему «они» всегда хотят разговаривать?

Пускай ни о чем. О погоде. О курсе доллара. О чайках. О чем угодно. Но обязательно разговаривать.

Это не измена. Это просто так.

Борис повторял себе каждый раз, и каждый раз он чувствовал себя виноватым.

За что?

Человеческая природа знает за что. Она не всегда об этом говорит. Более того, она убеждает, что все нормально. Что ничего не произошло. Что все точно так же, как и было раньше. И от этого становится еще более тошно.

Кто-то наверху смеется над нами. Подкидывает нам соблазны, а потом наблюдает, как мы на них покупаемся. А потом наблюдает, как мы страдаем оттого, что пошли на поводу у страстей. А потом подкидывает нам новые соблазны.

Возле мини-бара он увидел полупустую бутылку виски. Рядом стоял стакан. В мини-баре был лед и содовая.

Все, что нужно.

Смешав порцию, Борис, стараясь не шуметь, вышел на балкон. По дороге захватил пару расщепляющих алкоголь таблеток. Прекрасное изобретение человечества.

Этот дом в окрестностях Тель-Авива Борис купил восемь лет назад, сразу после того, как получил второе гражданство. Тогда из-за нестабильной политической ситуации в России возникли первые серьезные опасения касательно будущего его бизнеса.

Громкие дела, серьезные наезды на крупных бизнесменов. Государственная власть постепенно начала закручивать гайки, и в скором времени это привело к потере многих крупных капиталов.

Перешедшее под государственный контроль телевидение со всех каналов рапортовало об успешной борьбе с олигархами. Известные журналисты, еще вчера кормившиеся из рук этих самых олигархов, теперь выступали пламенными борцами и ратовали за возрождение России.

Народ, как обычно, свято верил всему, что неслось из телевизора, и вместе с журналистами негодовал по поводу и без.

О том, что все происходящее является банальным столкновением различных финансовых групп, народу было неведомо. Да людей и не интересовали подобные мелочи. Главное, что появился очередной конкретный враг, которого можно было обвинить во всех своих бедах.

Имя этого врага — крупный капитал.

Борис Кантор не был олигархом. До олигархов ему было так же далеко, как и любому среднестатистическому россиянину. Но общая тенденция, наблюдавшаяся во внутренней политике, ему не нравилась. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы распознать в том, что происходит в стране, первую ласточку нарождавшегося авторитаризма.

По своим политическим взглядам Борис был убежденным демократом. Свобода выбора и свобода бизнеса были для него важнее всего. Любое ущемление этих свобод означало для него возврат к советской системе с ее убогой командно-административной экономикой.

Советскую систему Борис ненавидел всем сердцем. Он родился в Москве в 1971 году, и к моменту распада Советского Союза ему исполнилось ровно двадцать лет.

Его родители были типичными представителями технической интеллигенции и в полной мере обладали всеми недостатками своего класса. Они закончили один и тот же институт, потом работали в одном НИИ. Отец получал двести рублей, мать сто пятьдесят. Они поженились на последнем курсе института, и ровно через девять месяцев у них родился Борис.

Как и многие другие представители технической интеллигенции, его родители были фанатичными поклонниками авторской песни, со всеми вытекающими из этого увлечения последствиями. Турпоходы, костры, висящая на стене гитара, многочисленные друзья и кухонные посиделки. Непрерывная Потребность в общении.

Разумеется, на все подобные мероприятия родители брали с собой маленького сына. Абсолютно оторванные от жизни идеалисты, они наивно полагали, что ребенку (а тем более мальчику) все это должно быть безумно интересно. Кроме этого они искренне хотели привить ребенку любовь к их собственным идеалам, символом которых и являлась авторская песня.

Но никогда не стоит пытаться привить собственные идеалы другому человеку. Идеалы не прививаются; человек, взрослея, сам определяет их для себя. В ином случае результат оказывается диаметрально противоположным.

Случай Бориса не являлся исключением. Он рос замкнутым ребенком, и все, что так или иначе было связано с увлечениями его родителей, вскоре начало вызывать в нем сильнейшее отвращение.

Ночевка в палатке была для него страшнее любого наказания. И он полюбил комфорт. Самым магическим и притягательным словом в то время для него стало слово «гостиница» (впрочем, ему больше нравилось слово «отель», которое встречалась в романах зарубежных писателей).

Но родители никогда не останавливались в гостиницах. Они считали это буржуазным роскошеством и напрасной тратой денег. В результате Борис проникся огромной любовью ко всему «буржуазному» и не менее огромным уважением к деньгам.

Он мечтал, что когда-нибудь у него станет много денег и он навсегда сможет поселиться в гостинице.

Вопреки желанию родителей Борис решил не учиться на инженера. На скептический вопрос родителей, чего он хочет добиться в жизни, Борис ответил, что хочет иметь много денег. Родители посмеялись и сказали, что много денег с неба не падает. А Борис тем временем самостоятельно поступил на экономический факультет МГУ.

Для родителей это оказалось неожиданностью. Как многие оторванные от реальности советские интеллигенты, он искренне считали, что для того, чтобы поступить в МГУ, надо иметь железный блат.