«Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад…» Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад. Сказать по правде, а я порой шеолу был бы рад. В докучной смуте, во тьме ночной, в мельканьи наших дней Напиток мерзкий и лжи, и зла, хоть и не хочешь, пей. И разве горше или темней в безумных муках дна, Чем в этих жутких, немых навек силках земного сна? «Ты живёшь безумно и погано…» Ты живёшь безумно и погано, Улица, доступная для всех, – Грохот пыльный, хохот хулигана, Пьяной проститутки ржавый смех. Копошатся мерзкие подруги, – Злоба, грязь, порочность, нищета. Как возникнуть может в этом круге Вдохновенно-светлая мечта? Но возникнет! Вечно возникает! Жизнь народа творчества полна, И над мутной пеной воздвигает Красоту всемирную волна. «Призрак моей гувернантки…» Призрак моей гувернантки Часто является мне. Гнусные звуки шарманки Слышу тогда в тишине. Все уже в доме заснули, Ночь под луною светла; Я не пойму, наяву ли Или во сне ты пришла. Манишь ты бледной рукою В сумрак подлунный, туда, Где над холодной водою Тусклая тина пруда. Разве же я захотела, Чтоб разлюбил он тебя? В буйном неистовстве тела Что же мы знаем, любя? Помню, – захожий шарманщик Ручку шарманки вертел. Помню, – в беседке обманщик Милый со мною сидел. Мимо прошла ты, взглянула С бледной улыбкою губ… Помню смятение гула, Помню твой жалостный труп. Что же земные все реки? Из-за предельной черты В нашем союзе навеки Третья останешься ты. «Любви томительную сладость неутолимо я люблю…» Любви томительную сладость неутолимо я люблю. Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю. Лилею соловей прославит, – в прохладе влажной льётся трель. А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю. Об утолении печалей взыграла лёгкая свирель. Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю. Плясуньи на лугу зелёном, сплетаясь, пляски завели. Гирлянды тел, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю. Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели. Земля светла любовью, – землю в весельи милом я люблю. «Продукты сельского хозяйства…»
Продукты сельского хозяйства Не хуже поместятся в стих, Чем описанья негодяйства Нарядных денди и франтих. Морковки, редьки и селёдки Годны не только для еды. Нам стих опишет свойства водки, Вина и сельтерской воды. Дерзайте ж, юные поэты, И вместо древних роз и грёз Вы опишите нам секреты Всех ваших пакостных желёз. «Не снова ли слышны земле…» Не снова ли слышны земле Вещания вечно святые? Три девушки жили в селе, Сестрицы родные. И в холод, и в дождик, и в зной Прилежно работали вместе С другими над нивой родной, – Но вот, заневестясь, Оставили дом свой и мать, Босые пошли по дорогам, Отправились Бога искать В смирении строгом. Пришли в монастырь на горе В веселии тенистой рощи. Там рака в чеканном сребре, В ней скрыты нетленные мощи. Умильные свечи горят, И долгие служат молебны, Но девушки грустно стоят, – Ведь им чудеса непотребны. Обычность для них хороша, Весь мир непорочен для взора, Ещё не возносит душа За скорбь и за слёзы укора, Покров безмятежных небес Хранит их от вражеской встречи, – Зачем же им чары чудес, И ладан, и свечи! Покинули светлый чертог, Воскресшего Бога мы ищем. В тоске бесконечных дорог Откройся же странницам нищим! И долго скитались оне В томленьях тоски вавилонской. Не в сени церковной, а вне Им встретился старец афонский. Он был неучёный простец, Не слышан про Канта и Нитче, Но правда для верных сердец Открылася в старческой притче. И мир для исканий не пуст, И вот наконец перед ними В дыхании старческих уст Звучит живоносное имя, Которым в начале веков, В надмирном ликующем дыме Воздвиглись круженья миров, – Святейшее имя! Святейшее имя, в веках Омытое жертвенной кровью, Всегда побеждавшее страх И злобу любовью. И снова пред ними миры Воздвигнуты творческим словом В блаженном восторге игры, В веселии новом. И радостны сестры, – в пути Нашли воплощённого Бога. Домой бы идти, – Но нет, бесконечна дорога. Просторам воскресшей земли Вещают святые надежды. Склоняйтесь пред ними в пыли! Лобзайте края их одежды! |
