Сегодня стоит завести разговор о степени деградации предперестроечного СССР, как кто-нибудь обязательно скажет: это все «злостные демократические бредни». Такие мыслители, как Сергей Кара-Мурза, Сергей Кургинян, Александр Проханов, Максим Калашников, покойный Александр Зиновьев и еще ряд авторов, чья искренность порой даже не вызывает сомнений, написали и произнесли миллионы слов, доказывая, что СССР был разумен, человечен, воплощал народную мечту и вдобавок находился в двух вершках от технологической и экономической победы над Западом. Но рай сорвался за миг до его воплощения – все испортил Горбачев. Высказывания людей попроще также подтверждают пушкинское: что пройдет, то будет мило.

Однако не при Горбачеве, а еще до него, между 1970 и 1985 годами, потребление энергии на каждую советскую душу, вразрез с мировой технологической тенденцией, выросло с 3,16 до 6,79 тонны условного топлива, в 2,15 раза. Ни экономика, ни тем более уровень жизни не выросли и не могли вырасти в той же пропорции. Как Кощеева смерть в игле, в этих цифрах была скрыта энергетическая причина неизбежного проигрыша советской стороной так называемого «экономического соревнования двух систем». Правда, лишь проигрыша соревнования, но не распада СССР, жесткой обусловленности тут не было. Распад приблизило (против своей воли, конечно) коммунистическое руководство, все более утрачивавшее, особенно с середины 70-х, чувство реальности. Пониженная адекватность этого руководства толкала его к ошибочным и даже безумным решениям, вроде вмешательства в соперничество политических кланов Афганистана.

Чтобы устранить одного афганского лидера и посадить другого, не требовалась войсковая операция. Так называемый «ограниченный контингент» Советской армии был введен в Афганистан без ясной цели, если не считать целью вооруженное подавление тех, кому может не понравиться ввод «ограниченного контингента». Выкарабкивались из ситуации десять лет.

На минуту прозревший Андропов произнес: «Мы до сих пор не изучили общество, в котором живем, поэтому вынуждены действовать эмпирически», но за этими «смелыми» словами ничто не последовало. Впрочем, и времени на «изучение» уже не оставалось.

Как это обычно бывает в истории, могильщиками отжившего режима стали совсем не те силы, которых этот режим опасался, исходя из своего видения мира. По данным «Демографического энциклопедического словаря» (М., 1985, с. 437), к 1983 году численность интеллигенции в СССР достигла сорока двух миллионов человек. У интеллигентов есть семьи, интеллигентность наследственна, так что общее число людей, склонных к вариативному мышлению и скепсису, приближалось в стране (со всеми допущениями и оговорками), вероятно, к ста миллионам. К началу перестройки интеллигенция уже представляла из себя ведущую общественную силу. Кремлевские мудрецы продолжали считать ее какой-то невнятной «прослойкой», тогда как она по умолчанию (во всех смыслах) стала классом-гегемоном.

Рост непослушания в советском обществе ускорился благодаря одному редко вспоминаемому обстоятельству. Начиная с 60-х стало ощущаться, что в стране выпускается больше людей с высшим образованием, чем государство способно обеспечить работой, особенно в крупных городах (желающих работать в малых городах и на селе находилось, наоборот, недостаточно). Люди устраивались где придется, пополняя все растущий низкооплачиваемый и крайне критически настроенный слой люмпен-интеллигенции, сыгравшей важнейшую роль на заключительном этапе опрокидывания советской власти. Похоже, этот слой достиг своей критической массы как раз к провозглашению горбачевской «гласности».

И сегодня еще полно людей, верящих, что СССР рухнул из-за падения мировых цен на нефть. Или потому, что надорвался на афганской авантюре, испугался «звездных войн», проиграл холодную войну, не выдержал гонки вооружений и так далее. Что он действительно не выдержал, так это политику гласности и отмену цензуры. Скажем прямо: СССР умер от свободы слова. Об этом чуть позже.

Что же до сказки про «нефтяной кирдык» СССР, ее почему-то не уставал повторять Е. Т. Гайдар: «У начала краха СССР есть вполне определенная дата – 13 января 1985 года. День, когда министр нефтяной промышленности Саудовской Аравии неожиданно заявил, что его страна прекращает сдерживать добычу нефти. После этого объемы поставок нефти на мировой рынок выросли в четыре раза за полгода, а цены рухнули с 80 до 18 долларов за баррель, в 4,5 раза. Советская экономика к такому удару адаптироваться не смогла и осталась без денег». В другом выступлении Е. Т. Гайдар уверял, что после страшного решения саудовского министра цены на нефть упали за 6 месяцев не в 4,5, а в 6,1 раза.

Эти слова Гайдара – просто вздор. График с сайта peak-oil-crisis.com показывает, что цена за баррель в январе 1985 года была на уровне 53–54 (а не 80) долларов, в течение 1985-го она не снизилась, а подросла до 60 долларов с лишним (отличный уровень по тем временам), в начале 1986-го действительно пошла вниз, ненадолго достигнув к концу года минимума в 24–25 долларов, в 1987 начала расти, дойдя до 41–42 долларов (вполне приемлемая цена), в 1988 году снова пошла вниз к уровню 25–26 долларов (опять-таки на короткое время), в 1989-м подбиралась к 40 и отскакивала, в 1990 году испытала падение к 30 долларам, после чего взмыла в 1991-м до 61 доллара. Из графика ясно, что кривая цен второй половины 80-х укладывается в общую понижательную тенденцию после иранской революции. Начавшееся после взлета 1991 года постепенное колеблющееся снижение к 15 долларам в 1998 году уже выходит далеко за пределы истории СССР и гайдаровских построений.

Заявление же, что благодаря усилиям одной страны «объемы поставок нефти на мировой рынок выросли в четыре раза за полгода», просто бросает тень на научные степени заявителя.

Но главное даже не в этом. Коммунистическая держава не сумела стать автаркией, она многое закупала за рубежом. Государственная монополия на внешнюю торговлю позволяла определять приоритеты: столько-то на абсолютно необходимое, столько-то – на остальное. За абсолютно не обходимое можно было в случае чего платить золотом, которого в стране добывалось довольно много. Закупки «остального» можно было при необходимости ужимать как угодно. Выручка от товарного экспорта, включая экспорт нефти, была, конечно, важна, но не настолько, чтобы решать судьбу страны. Хотя экспорт энергоносителей приносил свыше половины поступлений от торговли СССР с капстранами, сам объем этого экспорта (и поступлений) был не бог весть какой, порядка 16 миллиардов долларов в лучшие годы.

За десять лет (1976–1985) СССР получил от экспорта нефти 108 млрд долларов, в среднем менее 11 млрд в год. К 1988 году поступления упали до 8 миллиардов, но по отношению к ВНП (ВВП тогда не высчитывался) это составляло всего 0,6 %. Из-за таких пустяков могучие государства (если они могучие) не рушатся.

Несмотря на спад валютных доходов, валютный голод в СССР не наступил. Об этом говорит следующее: в разгар перестройки Горбачев затеял модернизацию машиностроительной и станкостроительной отраслей с целью вывести их на самый передовой в мире уровень. Кроме того, Горбачев обещал сделать отечественные легковые автомобили образцами для подражания во всем мире. Для достижения этих целей, объяснял он, следовало в первую очередь наладить закупки современного оборудования для соответствующих отраслей. Именно сюда ушла какая-то часть государственных валютных запасов. Но если бы это создавало угрозу опустошения казны, данная идея вообще не родилась бы на свет.

Интересный вопрос: затей перестройку, к примеру, Хрущев (возглавлял страну в 1954–1964 гг.), удался ли бы замысел? Тогда было еще немало людей, помнивших прежнюю жизнь – доколхозную и даже дореволюционную. Но большинство из них были сломлены либо «перепрограммированы» советским временем.

Лозунг «Больше социализма!», мелькавший, хотя и не имевший успеха в конце 80-х – самом начале 90-х, тридцатью годами ранее вполне мог быть подхвачен массами. Социология, заслуживающая называться этим именем, в стране тогда еще не появилась, но есть свидетельства того, что, несмотря на быстрое усложнение общества, в народной толще сохранялись (или доживали свой век) уравнительные настроения.