Однако пришла расплата. С января 1995 года стала грозно расти всероссийская финансовая пирамида. Рынок ГКО (государственных краткосрочных облигаций) был главным источником финансирования бюджетного дефицита. Вскоре стало ясно: российские финансы в ловушке. По ГКО выплачивались бешеные проценты, и для обеспечения этих выплат в продажу выпускались все новые облигации в надежде непонятно на что. Дефолт произошел в момент, когда ресурсы для оплаты процентов и удержания курса рубля иссякли.

Многие решили, что все рухнуло, теперь-то уж КПРФ точно возьмет реванш. Но предшествующие годы не про шли впустую. В их броуновском движении мало кто разглядел становление нового общества, включая мускулистую предпринимательскую прослойку, бурно проросший средний класс, другую молодежь. Это общество по казало свой вес на выборах в Думу в декабре 1999 года. Несмотря на то что СМИ освещали кризис постыдно истерически и на всякий случай вовсю заигрывали с левыми силами, эти силы получили немногим больше четверти голосов и мандатов.

Реформы подобны войне: то и другое – цепь катастроф, ведущая к победе.

Кстати, к дефолту подтолкнули, среди прочего, ложные надежды на Запад. Россия обратилась к странам «большой семерки» за дополнительным (ранее обещанным!) кредитом, но получила отказ. Этого следовало ожидать, но опыт начала 90-х по какой-то причине ничему не научил. Рассказывает Петр Авен, министр внешне экономических связей в 1991–1992 годах: «Мы были первым посткоммунистическим правительством России. Придя к власти, мы очень надеялись на западную помощь. И были удивлены и разочарованы тем, что получаем крайне мало. В 1992 году мы получили 1 миллиард долларов от МВФ. И ничего от западных правительств… В 1993-1994-м Черномырдину дали еще 3 миллиарда. Когда в 1994-м кризис случился в Мексике, она в течение нескольких дней получила от Запада более 50 миллиардов».

К 1998 году мало что изменилось. Запад на протяжении нескольких лет обещал реструктурировать старый советский долг (Польше аналогичный долг был просто списан) и не сдержал слово. Набежало, с процентами, под 100 миллиардов долларов (некоторые источники называют цифру 120). Кроме кредита, Запад давно обещал широкую экономическую помощь, но не оказал и ее, явно сочтя, что развал России – дело решенное. И нас еще спрашивают: откуда наши подозрения, почему не доверяем Западу?

Но случились вещи и похуже западного коварства. Башкирия, Татарстан, Томская область, Хабаровский край прекратили перечисление налогов в федеральный бюджет, Кемеровская область начала формировать областной золотой запас, Калмыкия списала налоговые поступления, предназначенные для федерального бюджета, в пользу своего бюджета. И так далее. В ряде регионов были спешно приняты антиконституционные акты, запрещающие вывоз продовольствия за свои пределы и по сути вводившие внутренние таможни. Годы спустя чиновник высокого уровня на условиях анонимности признал («Smart Money», 21 апреля 2008): «Никто так и не понял, к какому краю пропасти мы тогда подошли. Несколько республик уже не платили налоги в федеральные бюджеты. Законодательство было у каждого свое. Татарский парламент за явил, что прекращает отправку призывников в российскую армию. Это могла быть цепная реакция. 2–3 недели демонстрации слабости – и в национальных республиках могли начаться необратимые процессы. Потом все с умным видом доказывали бы, что распад РФ был так же предопределен ходом истории, как и развал СССР».

25 июля 1998 года Владимир Путин, к тому времени первый заместитель главы президентской администрации, отвечавший за работу с регионами, был назначен директором ФСБ. На своей новой должности, а отчасти и на предыдущей, он сумел привести в чувство тех, кто в этом нуждался, вопрос о распаде страны был снят. (И нам после этого толкуют про «неумолимую историческую предопределенность», скажем, Февральской революции!)

Кстати, после событий «дефолтного года» прошло более полутора десятилетий, но ряд товарищей то ли от лености ума, то ли с надеждой продолжают и сегодня мусолить мантру «распад страны».

Так завершалась ельцинская эпоха. Про нее можно сказать так: всем разрешили гулять по траве, чтобы возникли натоптанные дорожки. А уж замостить ту или иную (и этим узаконить) либо нет – было оставлено на усмотрение политикам XXI века. Оппоненты с самого начала обвиняли власть в том, что ее реформаторство бессистемно. Но бессистемные, казалось бы, шаги обеспечили необходимую растянутость процессов во времени, привыкание к ним, обучение новым правилам жизни и сравнительно мягкое вхождение в рынок. Российское общество, утратившее (в отличие от Восточной Европы) самую память о рыночных отношениях, по-другому в него, возможно, и не вошло бы.

Мало кто задумывается еще об одной особенности этого периода. Руководству новой России с самого начала не хватало чувства исторической правоты. Из-за того, что оно само вышло из советской номенклатуры, ему было слабо заявить: «Мы совершили великую революцию!» Для Ельцина главным было убрать коммунистов из власти и не дать им туда вернуться, остальное должно было устроиться и обрести смысл само собой. По словам Егора Гайдара, «было видно, что Ельцин за демократию и свободу, но об экономике он говорил что-то совершенно невразумительное». В это легко верится. Другое свидетельство, Борис Немцов: «Я ни разу не слышал от президента России [Ельцина], как он представляет себе Россию, ее политическую и экономическую системы».

Говорят, историю пишут победители. В нашей почти 75-летней гражданской войне победила историческая Россия. Лидером этой революции судьба определила Ельцина, но ельцинское руководство словно стеснялось своей победы. Трактовка происшедшего как-то незаметно была отдана побежденной стороне, а объяснение настоящего – на откуп СМИ, недружелюбным и/или некомпетентным, а главное, почти полностью лишенным, за редкими исключениями, чувства ответственности. Множество журналистов с наслаждением отдались производству чернухи. Этим они создавали алиби своему лизоблюдству ушедших времен и одновременно мстили новой России за то, что эти времена ушли. Провластные СМИ не сложились с самого начала, и это больно ударило по обществу во время событий в Чечне в 1994–1999 годах. Чтобы остановить шельмование армии, власть была просто вынуждена переламывать ситуацию, укрощая наиболее разнузданно антиармейские СМИ, вводя элементы цензуры на ТВ как самом важном информаторе населения (вспомним слова де Голля: «Пусть оппозиция заберет все СМИ, кроме телевидения, а его оставит мне»). Эти «элементы», явно необходимые на момент их введения, почему-то не пожелали уходить, когда надобность в них отпала.

На предложение создать при правительстве группу, которая бы занималась разъяснением реформ, Ельцин ответил: «Вы предлагаете возродить отдел пропаганды и агитации, какой был в ЦК КПСС? Пока я президент, этого не будет». Власть народу ничего не объясняла вообще. Делая вид, что всем и так все ясно, она заложила этим изрядную мину под все наше развитие.

Пораженчество в демократической среде – самая печальная часть наследия 90-х. Его не удалось переломить и в дальнейшем. Вспомним, как нам навязывали идею о «поражении России». Уже несколько месяцев спустя после закрытия коммунистического проекта, не успела улечься пыль, вчерашние номенклатурные товарищи, чьи сладкие партийные карьеры были оборваны на взлете, начали рассказывать, что СССР и советскую власть обрушили внешние силы с помощью внедренной американским ЦРУ агентуры (но не объясняли, почему народные массы не встали живым кольцом на защиту обкомов и горкомов). Винить самих себя товарищи были не приучены, поэтому версия подлого заговора не могла не родиться. Тогда же в этой среде оформилось устойчивое словосочетание «наше поражение».

Товарищи были вправе говорить о своем поражении. Бедняги утратили возможность упиваться такими дивными вещами, как радиоглушилки и железный занавес, «номенклатура» и Главлит, Политбюро и политзэки, «характеристика от треугольника» и партсобрание, шизофреническое двоемыслие и выражение «не больше килограмма в одни руки», соцсоревнование и соцреализм, инструктор райкома по сельскому хозяйству и «невыездной» (нехороший человек), грязь, которую приходилось по осени месить «на картошке», и свобода слова в виде газеты «Правда», спецхраны и спецраспределители, «мудрое руководство» и кумачовые лозунги, «продуктовые заказы к 7 ноября» и гарантированный стукач на каждом курсе, в каждом цеху и взводе.