- Смотрите какая штука! - Юрм вытащил из свалявшегося кармана небольшой металлический клубок. - Знаете, что это?

   - Откуда... - уже устав удивляться чему-либо, отвечал Гильберт.

   - Это Железный Скороход! - показательно поднимая над головой шарик размером чуть больше горошины, произнес Юрм. - Это просто уникальная штука, ни у кого такой нет.

   - И зачем он?

   - Как зачем?! - изумился Юрм, и его зрительная трубка невероятно вытянулась. - Он просто мне нужен. А раз он нужен, значит - в нем есть смысл... - Юрм опустил взгляд. - А еще он быстрее всех остальных шариков разгоняется до пятидесяти миль в секунду...

   Потом Юрм долго молчал. Он смотрел только вперед по направлению движения скамейки. Иногда он поглядывал на рычаг, прежде чем повернуть его. Только монотонное гудение скамейки не давало абсолютной тишине накрыть их с головой. Так продолжалось минут двадцать, пока Юрм не оторвал взгляда от дороги.

   - Я вам, как самый настоящий волшебник, скажу, - Юрм, подкрутил свою зри­тельную трубку и смотрел куда-то через плечо Гильберту, на далекие заснеженные горы на западе, возвышающиеся белыми тенями над стенами лесов и различимые лишь очень острым зрением либо точным оптико-магическим прибором, каким и был правый глаз Юрма, - нет ничего важнее, чем быть кому-то нужным. Особенно для вол­шебника. Их не понимают и боятся, обходят стороной, даже за людей иногда не счита­ют! Они думают, что мы бесчувственные создания, знающие лишь тысячи различных заклинаний... Относятся к нам как к ходячей энциклопедии! - в словах Юрма пробега­ли нотки до ужаса знакомого резкого, режущего звук голоса, но Гильберт не мог вспо­мнить, где слышал его раньше, и Юрм, краем глаза заметив отвлеченную задумчивость своего единственного слушателя, стал говорить спокойнее, дабы не тревожить струны памяти Гильберта. - К нам обращаются за помощью или советом, но презирают либо боятся... А маги... Они все видят, все чувствуют... а иногда и ненавидят... Но ни­когда, как ни сильна бы была обида, они не откажут в помощи, потому что, когда они кому-то нужны, они видят и чувствуют всю свою необходимость, весь смысл своего существования, и только тогда они испытывают истинное счастье. Быть нужным кому­-то - вот смысл и счастье каждого волшебника, - Юрм замолчал. Из-под его зритель­ной трубки выкатилась маленькая серебряная слезинка и, побежав по щеке, стала про­зрачной переливающейся в свете зажигающегося заката льдинкой. Он смотрел вдаль, не шевелясь, и продолжил прерванную минутным молчанием речь. - Знаете. Волшеб­ников проще всего разделить на злых и добрых, и вовсе не по типу творимой магии. Я знавал одного некроманта, который был добрейшей души человек: спасал деревни и села от чумы, убивая первых больных и очищая трупы от скверны, возвращал людям, если они хотели, их родных и близких в виде призраков. И, наоборот, был бесогон, не­навидевший всех и вся и выжегший, якобы избавляя от демонов, двенадцать деревень. Благо, его вовремя застрелили, не то бы еще столько же спалил... Нет, волшебники становятся злыми только тогда, когда они никому не нужны. Они озлобляются и начи­нают уничтожать все... Все волшебники всегда были добрыми, это люди делали их чу­довищами. А им не нужно многого. Не нужны им золотые горы или мировое господство, они просто хотят быть нужными... хоть кому-нибудь...

   Розовел закат. Юрм снова подкрутил свою трубку и теперь уже смотрел на Гиль­берта, не знавшего даже, согласиться ли ему или нет, и лишь медленно и неуверенно кивавшего.

   Скамейка-самолет завернула налево и вышла на прямую дорогу к Верхнегрязи. Теперь они летели уже над еще свежими следами копыт прошедшего утром каратель­ного отряда. Юрм молчал, а Гильберт вглядывался вдаль, надеясь увидеть скачущих имперцев. Но никого впереди не было. Спустя десять минут на горизонте зачернели столбы дыма.

   - Что там? - спросил Гильберт, указывая на дрожащие дымные полосы впереди. Юрм, пожав плечами, повернул свой окуляр и, изучающе поглядев, сказал:

   - Сгорело что-то...

   - Мы можем быстрее?

   Юрм кивнул и, навалившись на рычаг, опустил его назад. Скамейка дернулась и рванула вперед в два раза быстрее прежнего. Стали проявляться очертания дымящих остовов спаленных домов. Гильберт был убежден, что там что-то произошло, причем то, чего не должно было быть, и, когда они подобрались достаточно близко, он увидел, что его опасения были оправданы.

   Десятки разрушенных, сожженных домов, над которыми дрожал раскаленный воздух, предстали перед ними. Дорожные камни, окропленные свежей кровью, багро­вели в лучах заката. Но никаких больше признаков прошедшей бойни, как и признаков оставшейся жизни, здесь не было. Гор мертвых тел, которые должны были быть при таких реках крови, еще не впитавшихся в землю, здесь не было. Даже отдельно лежа­щих мертвых не было. Деревня была абсолютно очищена от живых и мертвых. В этом Гильберт не уставал убеждаться тем больше, чем дальше продвигались они с Юрмом.

   Они встретили множество мертвых лошадиных туш, некоторые из них лежали возле развалившихся телег, нагруженных толстенными мешками, но тел всадников ря­дом не было.

   - Что здесь произошло? - Гильберт спрыгнул с замедляющейся скамейки и осто­рожно, чтобы не провалиться в разломы, изрезавшие землю, подошел к одной из телег.

   Юрм взглянул на испещренную трещинами дорогу, оглядел еще дымящиеся раз­валины, снова посмотрел на землю и, как будто бы заметив что-то, ужаснулся. Он опу­стил взгляд на появившиеся из ниоткуда у него на запястье золотые часы: все три стрелки недвижимо замерли на двенадцати часах.

   - Опоздали... - прошептал Юрм не своим голосом. - Все кончено, сэр Гильберт! Вы опоздали, - прохрипел он голосом до боли знакомым, тем самым, что грозил Их Величеству, тем самым, что прогонял Гильберта из дома лорда Айзека, и тем самым, который Гильберт хотел услышать меньше всего... - И я опоздал... - прибавил Юрм и исчез, оставив рухнувшую на землю скамейку и свою сумку.

   - Юрм! Что происходит?! Юрм?! - кричал Гильберт, но никто его не слышал. Он обернулся и никого не увидел. Воздух завертелся вокруг него. Все почернело в один миг. Дико загудел ветер.

   - Где ты, Юрм?! - звал Гильберт, не видя ничего вокруг. Черный вихрь подхватил его. Голова его закружилась, его пробрал кашель, и он, уносимый вихрем, повалился без сознания...

XXI

   Вечером третьего дня от отбытия Гильберта над столицей разыгралась гроза. Все еще остававшиеся верными Их Величеству гвардейцы занимали боевые позиции. Опу­стевший Транеус готовился к осаде. Все это могло бы быть очень смешно, кабы не было так грустно: полторы тысячи человек в еще два дня назад почти миллионном го­роде должны были самоотверженно защищать столицу и, прежде всего, Их Величество от двадцатикратно превышающих их числом соединений Северной, Западной и Вос­точной армий, действующих сообща. К тому же в скором времени должно было присо­единиться к ним Южное воинство Айзека, которое, как потом стало известно, переста­ло существовать после стычки с имперскими карателями.

   Верные Их Величеству бойцы занимали позиции на крышах домов, кольцом оги­бающих старый замок. Особенное внимание уделили исторической дыре в стене, кото­рая три дня назад была "немножечко" расширена. Занимались места у бойниц в каж­дой башне. Под начальством всегда пьяного, а в тот день особенно, господина Зильве­на по приказу Их Величества из подвалов были вытащены и приведены в боевую го­товность двадцать две пушки еще времен короля Забулона III, проведшего последнюю маленькую победоносную войну за владение горными пределами (триста лет до похо­ждений Маркуса д'Эрмиона). Впервые за последние две тысячи лет был поднят мост, механизм которого изрядно проржавел, а также специально два дня не кормили кроко­дилов во рву. Под страхом расстрела на месте мобилизовали даже магов, не успевших осуществить свои замыслы и смыться в Зазеркалье. Их настигли как раз в тот момент, когда брат Вимбилдана, Аубидрокс, протягивал магам руку помощи из зеркала -- Аубидрокса, в общем, тоже мобилизовали, насильно вытянув из зеркала.