На Рождество все разъехались, только три человека осталось на всем факультете. Том выучился играть в шахматы и днями напролет просиживал над доской в компании взъерошенного третьекурсника Джейкоба Розье. Я по-прежнему торчала в библиотеке, периодически отвлекаясь на визиты в Больничное крыло. Там царила госпожа Хэлси, которая неохотно, но все-таки позволяла мне изредка наводить порядок в многочисленных пузырьках. Мой искренний интерес ее не трогал, но упорство сделало свое дело. Она немного оттаяла и даже начала рассказывать, как стала школьной медсестрой. Я жадно впитывала все крохи информации — так я выяснила, что лучшая трехгодичная школа колдомедицины находится в Париже, а вторая европейская школа недоступна по политическим мотивам: она расположена в Дрездене. Я не показала, что расстроилась. Я прекрасно помнила историю: вскоре начнется Вторая мировая война, и до сорок пятого года о школе в Париже придется забыть. Дрезденская школа отпала еще в полуфинале. Придется начинать с нуля и проситься на бесплатную двухлетнюю стажировку. Интересно, где я буду жить и что есть эти два года? Плевать, проживу как-то. Зато после двух лет безвозмездного служения госпиталю святого Мунго ставку давали обязательно. Всегда есть непрестижные, но нужные специализации, туда-то я и проберусь. Так что я методично изучала магические дисциплины и верила в свою звезду.
На факультете меня не травили, хотя и пытались поначалу. Дети всегда ищут коллективную жертву, но меня защитила староста, Вальбурга Блэк. Ей было выгодно, что я пишу ей эссе и выполняю ее мелкие поручения. Зато больше меня никто не трогал. Натали однажды неудачно пошутила, что я, вероятно, дальняя родня Блэков, потому что сильно на них похожа, но Вальбурга наслала на дурочку неприятное проклятье, так что больше никто эту тему не поднимал. Внимательно разглядывая свои черты в зеркале, я подумала, что соседка могла быть права, но меня лично это не трогало. Какая разница, кто из магов выкинул бабушку данного тела из своего рода? Выкинули и отсекли, так что к Блэкам я лично никакого отношения не имею. Вальбурга пару дней пристально наблюдала за мной, но я не дала ей поводов для беспокойства, так что она вернулась к своей обычной манере поведения. Зато младшие девочки от меня отстали. Даже мифическая связь с достопочтенным семейством Блэк сыграла мне на руку, меня оставили в покое. Блэков было, как собак нерезаных, с ними боялись связываться, гуляло выражение «Бешеный, как Блэк». Я не ощущала в себе никаких признаков опасного родства, но ничего не опровергала и не подтверждала.
Том постепенно вырвался в лидеры первого курса, с ним хотели дружить, им восхищались, ему подражали. На него засматривались девочки с других факультетов, Том вел себя отстраненно и вежливо. Однажды возник вопрос о нашем с ним знакомстве, Реддл небрежно выдал, что мы живем по-соседству. И ведь ни словом не соврал, мы реально жили поблизости, ну да, он на втором этаже приюта, а я — на третьем.
Тем временем, первый курс подошел к своему завершению, мы сдали экзамены и вернулись в приют. На маггловской части вокзала нас встретил хмурый сторож и сопроводил в детдом. Счастье, что Рекса удалось оставить в замке, иначе у меня были бы проблемы. Стояло дождливое лето тридцать девятого года.
Примечание к части Обратите внимание, у меня Вальбурга Блэк на четыре года старше, чем написано в поттервики. Извините, авторский произвол ))
Глава 4
Возвращаться в приют было очень тяжело. Казалось, что из солнечного, теплого моря ныряешь с головой в помойную яму. Я старалась держаться и не ныть, а вот Том прямо с лица сошел. Он с яркой ненавистью осматривал свою комнату и принюхивался к «ароматам» с кухни. Пришлось мягко посоветовать ему держать лицо, чтобы не провоцировать конфликты. Наше дело отсидеть в приюте два месяца и вернуться домой, в Хогвартс. Реддл стал взахлеб делиться со мной впечатлениями о прекрасном замке, о пламенеющем закате, о величественных статуях и живых картинах. Я говорила с ним, сидела рядом, пока он не уснул. Потом я тихо выскользнула из его комнаты и пошла мечтать о возвращении в школу. Засыпала я в слезах.
Утром на завтраке я наблюдала каменное лицо Тома, он с великолепным безразличием давился подгоревшей кашей. На меня мальчик даже не взглянул. К счастью, в приюте Том пробыл всего один день и уехал в гости к кому-то из однокурсников на три недели. Я успела снять с него мерки и получила разрешение пользоваться его комнатой. Миссис Коул очнулась от магии Дамблдора и завалила меня заданиями. В приюте Вула как всегда царил пессимизм и серость. Прошел год, а ничегошеньки не изменилось. Я целыми днями мыла, пришивала пуговицы и чистила грязные кастрюли. Складывалось впечатление, что их для меня копили. Через пару недель стало полегче, директриса сменила гнев на милость и перестала меня замечать. Теперь я быстро выполняла дневную норму по пуговицам и принималась чинить и перешивать мантии. Из двух мантий Тома сшила одну, подходящую ему по длине. Выпустила запас ткани на его брюках и тщательно отпарила утюгом. Он же еще ребенок, позаботиться о нем некому. Тем более что мы с ним договорились, что называется, в лучших традициях родного факультета. Он клятвенно пообещал найти в библиотеке приятеля книгу по некромантии. Я уже поняла, что мой дар темный и запрещенный, то есть в школьной библиотеке мне литературы не найти. Никто не знал, что я слышу барабаны, только Том. Кстати, он внял моим предупреждениям и даром змееуста тоже не хвалился. Маги называли этот дар «парселтанг», он был довольно редким.
В общем, приготовила мантии Тома, получше — для носки, похуже — для продажи. Дошла очередь до моей одежды, шила и подшивала часы напролет. Однажды засиделась допоздна и пропустила отбой. Меня наказали розгами, а я нашла возможность проверить на себе действие заживляющей магической мази. Я честно выпросила флакончик у госпожи Хэлси и очень его берегла. Шея болела отчаянно, но я нанесла мазь тонким слоем и уснула. Утром пришлось прятать шею под распущенными волосами, потому что краснота и припухлость исчезли по волшебству. В предыдущий раз я мучилась от болей почти неделю, а тут — несколько часов! Обожаю магию, как здорово, что я оказалась ведьмой, блеск!
Как бы я ни хорохорилась, атмосфера безысходности давила. Я запретила себе отсчитывать дни до отъезда, но иногда срывалась и тихо ревела в туалете.
Снова попала в церковь, мы ходили туда каждое воскресение. Если мне казалось, что все осталось по-прежнему, то мое заблуждение развеяла атмосфера на службе. Во-первых, толпа в церкви, яблоку некуда было упасть. Во-вторых, напряжение витало в воздухе. Близость войны ощущалась физически. Люди болтали о политике, хвалили премьер-министра и ругали Советы. Странно, но Советский Союз тут ненавидели больше, чем фашистов. Польшу поддерживали далеко не все, многие считали, что отношения Германии и Великобритании не должны ухудшаться из-за «польского коридора». Таймс захлебывалась прогитлеровской пропагандой, аж тошнило. Немецкие генералы и английские политики шныряли через границы и устраивали приемы в честь друг друга, царила идиллия.
В Лондоне началось новое «умиротворение»: германский представитель Вольтат встретился с деятелями английского правительства. Вольтат потребовал официально признать захват Чехословакии и передать ее ценности на сумму шестнадцать миллионов фунтов Германии. Рейхсбанку уже передано шесть миллионов фунтов.
