Ночь была холодная и мокрая. Он знал, что будет идти за преступником, не считая часов, не давая себе отдыха, пока не накроет его вместе с вещами.

Эдуард Максимович свернул на Малую Садовую и вышел на Манежную площадь. Он подошел к автобусной остановке и прислонился спиной к ограде сквера. Убедившись, что мошенник не собирается уходить от автобусного столбика, Василий Артемьевич отыскал будку телефона-автомата и набрал номер Комлева.

— Говорю с Манежной. Эдуард ждет автобуса в аэропорт.

— Ладненько. Машина с Сашей Зотовым сейчас выйдет.

…Когда Эдуард Максимович получил из камеры хранения тяжелый чемодан, взвесил его и привязал бирку со своей фамилией, скрываться больше не было нужды.

Василий Артемьевич поравнялся с преступником и сказал вполголоса:

— Гражданин, прошу пройти со мной.

Эдуард Максимович вздрогнул, остановился и высокомерно оглядел Коробкова.

— В чем дело? Я спешу на самолет.

— Я сотрудник уголовного розыска.

Мимо них проходили отбывающие пассажиры, с поля доносился гул прогреваемых моторов. Лицо мошенника налилось кровью. Он пожал плечами и сказал:

— А вы не знаете, кто я такой? Я это так не оставлю.

Коробков повел задержанного к оперативной машине, стоявшей недалеко от входа. Они вышли на площадку перед зданием аэропорта. Холодный сумрак раннего утра еще не рассеялся. Влажный синеватый туман затушевал и небо, и землю. Василий Артемьевич вытащил из кармана свисток, но не донес его до рта и резко отшатнулся. Тяжелый кулак Эдуарда Максимовича скользнул мимо виска, больно рванув правое ухо. Коробков был на полголовы ниже ростом и килограммов на двадцать легче своего спутника. Эдуард Максимович решил, видимо, одним ударом сбить его с ног и под прикрытием тумана скрыться, вскочив в какую-нибудь проходящую машину. Но он просчитался. Коробков не потерял ни секунды. Перехватив руку преступника, он выбросил вперед ногу и сильным рывком опрокинул на мокрые камни тяжелую тушу Эдуарда Максимовича. Тот растянулся во весь рост и затих. Коробков потер горевшее ухо и зло скомандовал:

— Встать! Попробуешь еще бежать — буду стрелять. Потом примирительно добавил: — Прежде чем лезть с кулаками, спросил бы, какой у меня разряд по самбо.

В эту минуту из тумана вынырнул Зотов.

— Машина пришла, Василий Артемьевич.

Подтолкнув вперед поднявшегося Эдуарда Максимовича, Коробков сказал:

— Поехали.

На следующий день Ольга Павловна снова сидела в кабинете Сизова, и снова слезы обильно омывали ее лицо. Она узнавала отрезы, трогала свою чернобурку, видела пачки денег и не верила своим глазам.

— Этого не может быть! — твердила она. — Это как чудо!

— Чудес не научились делать даже работники милиции, — отозвался Иван Георгиевич.

— У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность. Я никогда не ожидала… я не думала…

— Вы думали, что милиционеры только свистят на улицах, да еще смешат публику в театрах?

Ольга Павловна осторожно вытерла кружевным платочком глаза.

— Я так благодарна! — воскликнула она напоследок. — Это мне урок на всю жизнь.

Прошло три года. В один из жарких июньских дней на платформе Московского вокзала собралась большая толпа встречавших поезд из Симферополя. Хотя Комлев и Коробков пришли сюда без цветов, но они тоже ждали старых знакомых. Поезд медленно, словно изнемогая после долгого пути, подошел к перрону, облегченно выдохнул пары и остановился. Из пятого вагона вышел невысокий худой старичок в желтой соломенной шляпе. Он был гладко выбрит и его живые глаза без очков бойко взирали на мир. За ним сошли на платформу миловидная девушка в изрядно вылинявшем стареньком, но опрятном платьице и молодой верзила с лицом профессионального победителя женских сердец. В руках у него был желтый портфель и щегольский габардиновый плащ. Не торопясь, прошли они по вокзальному двору, и уже у самого выхода на площадь к ним подошел Комлев.

— Есть свободная машина.

Старик отрицательно качнул головой.

— Не треба!

Комлев приподнял козырек кепки и улыбнулся.

— Треба, Семен Семенович. Вы меня не узнаете?

Старичок остановился, долго смотрел на Комлева и удивленно воскликнул:

— Это уж черт знает что! Какого дьявола вам от меня нужно?

— Иван Георгиевич просит вас заехать к нему для короткого разговора. Вместе с вашими спутниками конечно.

— А если я не поеду?

— Иван Георгиевич уверен, что вы приедете.

Девушка и верзила слушали этот разговор и ничего не понимали. Старичок посмотрел на них виноватыми глазами и, горестно качнув головой, сказал:

— Хорошо. Везите.

Так состоялась вторая встреча полковника Сизова со старым мошенником.

— На каком основании вы меня арестовали? — спросил Плаз, усаживаясь в знакомое кресло. — Имейте ввиду: дел за мной нет, я буду по-настоящему жаловаться.

— Что вы, Семен Семенович! Я и не думал вас арестовывать. Вы досрочно выпущены из лагеря и свободны, как птица. Но разве вам не интересно было узнать, что вот уже несколько дней я ожидаю вашего приезда?

— Откуда вы узнали?

— У каждого из нас есть свои маленькие профессиональные тайны, — полушутя ответил Сизов. — Давайте не будем задавать друг другу бестактных вопросов. Я ведь не спрашиваю, зачем вы сбрили бороду и что находится в портфеле вашего спутника.

— Тогда я уйду, — поднялся со стула Семен Семенович.

— Пожалуйста! В любую минуту.

— Вы хотите сказать, что мне нечего делать в Ленинграде?

— Мы приближаемся к истине, гражданин Плаз. Я хочу, чтобы вы немедленно покинули город и никогда сюда не приезжали. Это так сказать, желание-минимум, но есть у меня и другое.

— Хочу знать. — Семен Семенович снова присел.

— Скажу. Но сначала я хочу, чтобы вы согласились со мной, что я поступил с вами очень гуманно. Я мог бы задержать вас не у поезда, а несколько часов спустя, в разгар очередной «операции», накрыть вас с поличным, — разговор был бы совсем иным. Верно?

— Мы с вами пожилые люди, Семен Семенович, и играть в прятки нам ни к чему. Будем называть вещи так, как они называются. Всю жизнь вы обманывали людей… Тех, кто попадался на вашу удочку, вы считали глупцами, а себя тонким умником, артистом, мастером своего дела. А какой итог? Не кажется ли вам, что больше всего вы обманули себя? Люди по вашей вине теряли деньги. Вы потеряли целую жизнь. Вы создавали перед другими миражи легкого большого богатства и не замечали, что сами гнались за миражем. Не будем считать, сколько лет вы провели на свободе. Но вспомните, что это была за свобода. Вспомните дни, когда вы жили в страхе перед разоблачением, в ожидании, что каждую минуту вас поймают. Вспомните, как вы ходили, оглядываясь, как вас бросал в дрожь каждый пристальный взгляд честного человека, как вы вскакивали по ночам от каждого стука в дверь. И так всю жизнь…

Плаз молчал.

— Во все время нашей первой беседы вы сказали правильные слова: трудно стало вам мошенничать. Вам было легко в дореволюционной Одессе, или, к примеру, в Киеве в годы нэпа, или в предвоенном Львове. А сейчас трудно. И скажу по секрету: трудно не только фармазонам. Преступник-профессионал — об этом вы, Семен Семенович, знаете не хуже меня — в нашей стране кончается, доживает последние дни. Не та у нас почва, не тот климат.

Полковник отошел к окну и распахнул высокие рамы. На Дворцовой площади шла репетиция к школьному празднику. В кабинет ворвались звуки оркестра, топот ног, звонкие голоса.

Старик сидел, сложив на острых коленях сухие, жилистые руки.

После долгой паузы он спросил:

— Что же вы мне предлагаете?

— Правительство пожалело ваши седины и выпустило вас раньше срока. У вас все права советского человека. У вас есть дочь и вы ее любите. Поезжайте к ней и живите, как живут все люди. Узнайте хотя бы на старости радость покоя и уважения к себе. Это мой совет. А есть у меня и требование. Перестаньте совращать молодежь. Зачем вы привезли эту девушку? Научили ее работать «под сиротку» вместо Опанаса? Нам известен и второй ваш партнер: карманника, потерявшего веру в свое ремесло, вы переквалифицировали в фармазона. Пусть это будут ваши последние жертвы. Сегодняшняя встреча на вокзале должна была показать вам, что мы сумеем добиться выполнения наших требований. Вот собственно и все. Вы свободны.