Перед влюбленным по уши Франсуа Леско ловкая Мария Симоне сыграла свою роль с блеском примадонны. Для этого она достаточно хорошо изучила модель, научилась причесываться как актриса, носить те же цвета, напускать томный вид, важничать, имитировать ее «отуманенный взор», даже легкое покашливание, к которому прибегала мадемуазель Мольер, чтобы взять паузу. Со своим воздыхателем Мария говорила о театре, рассказывала закулисные анекдоты и жаловалась на ревность и злобу ее менее удачливых коллег. Потом со вздохами она призналась, что ей очень не хватает понимания, нежности и душевной чуткости, ибо она «так одинока» после смерти ее гениального супруга, единственного человека, «кто любил ее по-настоящему». Делая это горестное признание, Симоне не удержалась от слез, и сердце президента было завоевано окончательно. Бросившись к ее ногам, судья поклялся, что готов на все, дабы скрасить ее мрачное существование.

– Позвольте стать вам опорой, поддержкой! – воскликнул он. – Мы, провинциалы, не столь блестящи, как парижане, но зато верны и надежны. Мы способны любить преданно, скромно, избегая всей этой столичной шумихи.

Лже-Арманда вытерла глаза и одарила обожателя лучезарной улыбкой.

– Вы мне очень помогли, друг мой. Мне уже не верилось, что когда-нибудь я встречу такого человека, как вы. Я постараюсь бывать здесь как можно чаще, ведь я уже считаю вас почти другом, только дайте мне обещание…

– Любое… все, что захотите!

– Не приходите в театр.

– Не приходить… о, какая жестокость! Зачем лишать меня волшебства видеть вас во всем великолепии?

«Арманда» вздохнула, взяла шелковую накидку и стала ее надевать.

– Я надеялась, что вы меня поймете, но, как видно, ошиблась. Мне хотелось лишь, чтоб мои злобные завистники не догадывались о нашей дружбе. Стоит им узнать, и все пропало. Злые языки опорочат ее, вываляют в грязи так, что с ней будет покончено. А этого не избежать, явись вы на представление. Прощайте!

В ужасе, что он вот-вот ее потеряет, и мысленно обозвав себя увальнем, судья стал ее удерживать, умолять, заклинать, а так как она готова была сдаться, пробормотал:

– Но только… взамен вы действительно будете часто меня навещать?

– Как только смогу, обещаю.

– Нет, этого мало. Я хочу видеть вас каждый вечер… хоть на несколько минут.

Она словно никак не могла решиться, а потом улыбнулась:

– Будь по-вашему! Обещаю, что стану приезжать каждый вечер. Да вы просто тиран, от которого нужно бежать как от огня! Что ждет меня дальше, если я уже сейчас не могу вам сопротивляться?

– Тогда… до завтра. Вы не представляете, какое счастье вы мне подарили, Арманда!

«Счастье» влюбленный судья облек во вполне конкретную форму: чудесный перстень с алмазом, который он преподнес красавице в залог их «зарождающегося чувства». Тем же вечером они отужинали, ведя галантный разговор и стараясь друг другу понравиться, а на следующий день копия Арманды покинула улицу Бюшри лишь поздним вечером, позволив возлюбленному доказать всю силу его страсти. Тот высоко оценил этот дар, презентовав подруге великолепное золотое колье с жемчугом, которое до сей поры являлось главным украшением витрины господина Дубле, знаменитого ювелира с набережной Орфевр.

Правда, накануне, во время ужина, красавица вскользь упомянула это колье, о котором мечтало столько хорошеньких женщин. И, став его счастливой обладательницей, Мария вознаградила дарителя с такой щедростью, что тот твердо решил с завтрашнего дня начать опустошать ювелирные лавки: ведь доставлять радость мадемуазель Мольер было так приятно!

Много недель все продолжалось без сучка без задоринки. Опьяненный любовью, безумный от счастья, Франсуа Леско покидал теперь улицу Бюшри, только чтобы отправиться во Дворец правосудия, где все продолжался его затяжной судебный процесс, да в лавки торговцев, где он скупал все, что ему казалось достойным его восхитительной любовницы. Золото рекой текло в руки фальшивой Арманды и, конечно, вдовы Леду, ведь согласно их договору прибыль делилась пополам. Последняя не могла нарадоваться на своего провинциала: никогда еще подставная мадемуазель Мольер не добивалась таких блестящих результатов.

Но бесконечно эта история длиться не могла, и два совсем незначительных события привели к краху это безупречно задуманное предприятие: как говорится, в хитроумный механизм попала песчинка и вывела его из строя.

Прежде всего Леско по-настоящему и очень сильно влюбился в «свою Арманду». То, что прежде госпожа Леду принимала за обычное желание, подхлестываемое гордостью, на деле оказалось искренней и страстной любовью, настолько страстной, что несчастная Мария Симоне сделалась ее пленницей: она тоже полюбила своего поклонника. Франсуа был так мил, так нежен! Временами девушка мечтала прожить под покровом этого обожания всю жизнь. Кстати, судья все более настойчиво призывал ее оставить театр и уехать с ним в его горный край.

– Вы станете моей женой! – клялся он.

И Мария печалилась, считая, что та, чью личность она присвоила, таким образом мстит ей, даже того не подозревая, ведь именно ей, а вовсе не бедняге Латурель Франсуа Леско предлагал стать госпожой президентшей.

– Чем все закончится? – с тревогой спросила она как-то вечером Леду.

– А ты как думаешь? – ответила та, пожимая плечами. – Отъездом судьи, конечно, когда процесс, выигранный или нет, завершится, ему придется вернуться домой. Не предавайся мечтам, детка, и, главное, не вздумай откровенничать: это ни тебе, ни мне добра не принесет.

И тут настало время для второй «песчинки, попавшей в шестерню». Леско, как мы уже упомянули, отлучался из дома, только посещая Дворец правосудия. А там, как и во всех общественных местах, в избытке имелись свои интриганы и сплетники. В один прекрасный день, находясь в Главном зале, президент услышал беседу двух адвокатов, а поскольку в разговоре проскользнуло имя мадемуазель Мольер, он подошел ближе, чтобы получше его расслышать. И то, что он узнал, повергло его в отчаяние и страшный гнев.

Господа эти обсуждали любовную связь – наделавшую столько шума! – прекрасной Арманды с ее приятелем по театру, неким Гереном д`Этрише, которого она, кстати, отбила у Гийо, одной из актрис, и в то же время, чтобы следовать новой сердечной склонности, мадемуазель Мольер пришлось положить конец романтическим отношениям, которые у нее были до последнего времени с господином Дюбуле.

– Глупейший разрыв, – судачили сплетники, – ведь Дюбуле богат и влюблен по уши, недаром он собирался на ней жениться. С его стороны это было бы непростительной ошибкой, поскольку красавица неизлечимо больна неверностью!

– Немудрено! Актрисы думают только о собственном удовольствии. Благоразумие же обретают, став некрасивыми старухами. Увы, тогда бывает слишком поздно.

Легко представить состояние духа бедного судьи, когда он внимал этой светской болтовне. Кто он, упомянутый Дюбуле? И какую роль отвели ему, наивному провинциалу, в этой темной парижской интриге?

Он и сам не помнил, как добрался до улицы Бюшри.

Услужливая госпожа Леду толком не поняла, почему в этот вечер ее обычно любезный постоялец, вернувшись, как ненормальный взлетел по лестнице в свою комнату и закрылся там, не задержавшись внизу и не сказав ей ни слова. Он часами расхаживал по комнате, говоря сам с собой, но она так ничего и не поняла, хотя довольно долго простояла за дверью. Вот что ей удалось услышать: «Не может быть!», «Нет, это невозможно!», повторенное множество раз. Но Франсуа Леско выглядел настолько взвинченным, что она не рискнула постучать и выяснить, что же произошло.

Президент же, снедаемый одновременно гневом и беспокойством, метался по комнате, словно раненый зверь в клетке, до того момента, пока не появилась его несравненная подруга, как всегда в маске, и не упала в его объятия. Но поклонник отбросил ее с такой силой, что несчастная влетела в стоявшее напротив кресло, которое едва не опрокинулось.