- Можешь обнять меня ногами? Так приятнее будет…

- Хо… хорошо…

Так действительно оказалось «приятнее»… настолько, что Билл застонал жалобно, ощутив почти болезненное наслаждение. С каждой секундой движения становились все быстрее и хаотичнее, приближая к развязке ближе и ближе…

- Том, я сейчас кончу, - заскулил Билл, вцепившись ему в дреды и потянув голову вверх.

- Что… что мешает? – не останавливаясь, спросил Трюмпер.

- Одежда! Не… не могу… так… домой идти…

- Ладно, - очень быстро согласился Том и скатился в сторону. – Не хочешь в одежде, давай от нее избавимся…

- Нет! – запаниковал Билл. Вот это уже было очень серьезно. – Нет, Том, я…

- Ну, ты чего? – удивленно замер Том, увидев, что действительно напугал. – Я же ничего…

- Нет, - новая волна возбуждения, скрутившая пах, подтолкнула к решительным действиям, заставив произнести на удивление твердо: – Черт с ней с одеждой, давай так.

Спорить и препираться Трюмпер не стал, без раздумий, снова навалившись сверху и начав тереться и двигаться. Они оба были на пределе, и чтобы кончить много времени не потребовалось. Первым не выдержал Билл, стиснув бедра изо всех сил и прогнувшись до хруста в пояснице, он вздрогнул всем телом и замер. Чтобы его догнать, Тому понадобилась всего пара резких, сильных толчков.

Биллу было так хорошо, как никогда еще не было в жизни. Он прислушивался к постепенно успокаивающемуся дыханию Тома, гладил пальцами его руку тяжело лежащую поперек его живота, и рассеянно думал обо всём на свете, не сосредотачиваясь ни на чем конкретном. В голову пришла одна странная мысль, может быть, некстати, но Билл решил ее озвучить:

- Том, я сказать хотел… про день рождения Джесси…

- Блять. Обещал же, что ты там будешь! – как-то резко, совсем без перехода и предупреждения очень зло зарычал Трюмпер. – Не терпится тебе, что ли?! Успеешь ты к Маккартни в штаны залезть. Я мешать не буду. Не переживай.

Это было неправильно. Совсем не то, что Билл хотел сказать. Он, наоборот, хотел попросить ни с кем его не сводить. Предупредить, что ни на какую вечеринку не пойдет. Не нужно ему это. Теперь не нужно.

- А знаешь, что?! – сипло и яростно продолжал шипеть Том, вскакивая с кровати. – Всё. Хватит. Я наигрался. Ничего интересного ты мне больше показать не сможешь, так что на этом считай наш эксперимент законченным. Свою часть сделки я выполню, раз обещал. Можешь валить. Свободен.

- Да пошел ты! - выдохнул совершенно не ожидавший такого, обиженный до глубины души Каулитц.

В штанах было мокро и противно, а на душе мерзко. Вылетая из комнаты, Билл знал, что теперь это точно последний раз, когда он вот так, в ярости хлопнув дверью, уходит отсюда.

5.

- Билл, ты же не съел ничего, - с укором произнесла мама, посмотрев в его тарелку.

- Почему? – вяло удивился Билл и, словно показывая, что ест, ковырнул вилкой лежащую там оладью. – Я уже три съел… а они большие.

- Вообще-то, ты еще даже с первой не покончил, - поправила его мама. – А тебе из дома выходить через пять минут, если в школу опоздать не хочешь.

- А если хочу? – спросил Билл и воодушевился от этой мысли. – А давай, я сегодня никуда не пойду, а? Ну, вроде как я болею…

- За две недели до начала каникул? – с сомнением спросила миссис Каулитц. – Не получится, дружочек. Придется идти. Что у тебя случилось, расскажешь?

- Грущу, - признался Билл и, тяжело вздохнув, решил доесть хотя бы одну оладушку.

- Сильно? – мама беспокоилась, он это видел.

- Сильно, - отпираться бессмысленно, только еще больше расстроит ведь. – Но скоро перестану. К выходным. Обещаю.

- Сегодня четверг, у тебя всего два дня осталось…

- Успею, - решительно выдохнул Каулитц и принялся за вторую оладью, непонятно как оказавшуюся на тарелке взамен уже съеденной.

Никуда идти категорически не хотелось, но придется – мама права. Покончив с завтраком, Билл подхватил лежащую на полу у стула сумку и медленно, словно оттягивая неизбежное, пошел за курткой.

В школе было привычно шумно и многолюдно. Стащив в раздевалке верхнюю одежду, Билл поморщился, быстро одернув рукав теплого черного свитера, и огляделся по сторонам, не заметил ли кто… Руку, чуть выше запястья, обхватывала обычная темная резинка для волос. Билл стыдился ее, не желая никому показывать, но избавиться почему-то не мог.

В понедельник, после ссоры с Томом, он захватил ее с собой в школу, намереваясь вернуть хозяину, но стоило войти в класс и поймать злющий взгляд Трюмпера, как это желание испарилось без следа. Билл отчетливо понял, что подходить к Тому сейчас опасно.

Доставая учебники из сумки, Каулитц нервничал так, что руки тряслись, и неуклюже зацепив резинку углом книги, вытащил ее, уронив на стул. Быстро схватил, машинально нацепил на руку, одернул рукав кофты, надежно спрятав улику, и посмотрел по сторонам – не увидел ли кто – все были заняты своими делами, и на его манипуляции никто не обратил внимания. Так Билл и проходил, словно окольцованный, не забывая о своем секрете ни на секунду весь день. Резинка жгла кожу, обвившись бархатистой петлей и постоянно напоминая о себе.

Во вторник всё повторилось практически с точностью зеркального отражения, за исключением того, что Билл еще дома, сразу после душа, надел резинку на запястье, чтобы в школе не оконфузиться, выронив ее из сумки, но себе пообещал, что сегодня обязательно, непременно отдаст. Не получилось.

А в среду Билл решил: пошел Трюмпер нафиг, ничего он ему отдавать не будет. К резинке Каулитц привык. Она поддерживала его и успокаивала, мягко пожимая руку в знак утешения, так необходимого, особенно когда Том смотрел желтоглазым зверем, не переставая, беспрерывно скалясь в улыбке, болтать с Джесси или заниматься какими-то своими делами.