Этот разговор всерьез взволновал капитана и его помощника. Они только переглянулись друг с другом, но никто из них не решался заговорить первым. А предпринимать что-то надо было.

…Вечер был лунный, на море сверкала серебристая полоса, на цветах синими огоньками лучились дождевые капли, на земле черной сеткой лежали тени, и казалось, весь воздух наполнен сияющими искорками.

Николай Самойленко подошел к Борису Александровичу, лицо его светилось радостной улыбкой:

— Борис Александрович, меня сегодня на собрании приняли в комсомол. Вы понимаете, такое сейчас на сердце творится… Если бы я был на фронте, я выполнил бы любое задание!..

— Поздравляю, Николай, от всей души поздравляю! А Нечаева приняли?

— Тоже приняли.

Они долго стояли на скале, откуда открывался широкий вид на море.

Когда возвратились в хижину, Бударин сказал:

— Это было за несколько лет до войны. Однажды в журнале «Молодая гвардия» я прочел повесть «Как закалялась сталь». Помню, я не мог оторваться — так она меня захватила. Из газет я узнал, что автор повести Николай Островский — слепой, лежит несколько лет, прикованный тяжелым недугом к постели. Слепым он и книгу написал; помогли ему друзья комсомольцы, которые навещали его. Хорошую книгу написал. Хотите, расскажу? — И Борис Александрович стал пересказывать комсомольцам главу за главой… И так несколько вечеров подряд.

И, хотя многие моряки сами читали эту книгу, не только молодежь, но и остальные члены экипажа собирались вокруг очага, внимательно слушали Бударина.

«Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой, сделай ее полезной» — эти слова Павки Корчагина крепко запали в сердца моряков.

Возле хижины сидели Николай Самойленко и Николай Плиско, их окружили малайские ребятишки. Они расспрашивали моряков о том, как живут люди в далекой России.

Николай Самойленко рассказывал, и дети слушали, не спуская с него глаз.

— У нас зимой холодно, лед на реках, на море. — Он взял камень и, показывая ребятам на воду, сказал, что зимой вода твердая как камень становится — это и есть лед. Тогда по воде ходить можно. Падает снег. Это тоже вода, только падает сверху и белая она. Целые горы снега зимой наметает, и дети катаются с этих гор на санках.

Дети недоверчиво слушали Самойленко, лукаво поглядывая на Плиско. Плиско сказал, что все это правда и что на севере холодно.

— Как же там могут жить люди? Как пьют воду, если она твердая? — недоумевали ребята. Особенно их поразила «вода-лед», по которому можно ходить и который на огне можно снова сделать водой.

Выйдя из хижины, Бахирев остановился возле ребят, прислушался к чему-то, затеям быстро вернулся обратно и снова вышел. Показывая голубую детскую рукавичку, он растолковывал ребятам: чтобы не мерзнуть, в России зимой надевают шубы, шапки, валенки, а на руки — вот такие рукавички. И не только дети, но и взрослые тепло одеваются в холода.

И он надел рукавичку самому маленькому мальчику. Ребята один за другим тоже пробовали ее надевать. Их смешило, что на рукавице был всего один палец, и они спрашивали Илью, почему нет остальных пальцев у рукавички.

К хижине подошел Друт. Через плечо у него свисала связка дынь. Еще издали он радостно закричал:

— Смотрите, что я нашел!.. Дыни, настоящие!

Марка окружили, рассматривали с удивлением находку.

— А где нашел?

— Там, на южном склоне горы; на деревьях растут.

— Ну, это ты уж оставь — «на деревьях»!

— На деревьях, истинная правда! Деревья невысокие, ствол прямой, тоненькие веточки с огромными листьями, похожими и на дубовые и на ясеневые. А дыни висят вокруг ствола, на каждом дереве штук по тридцать — сорок.

— А съедобные ли они?

— А как же? Попробовал: дыни как дыни. Настоящие.

Моряки пробовали дыни, и всем нравилось.

Тут же составилась группа во главе с Марком, чтобы рано утром идти на поиски дынных деревьев.

Утром в джунгли пошел и Тимофей Захарович — ему хотелось насобирать растений для салата. Когда корзина стала полной, Тимофей Захарович свернул к речке. Было жарко, и он решил искупаться. Поставив корзину на берег, вошел в речку. Вода была приятной, и Олейников с удовольствием плескался. Тут он услышал, что кто-то его зовет. Обернулся — малайские женщины. Кок приметил: раньше, едва завидев белых, малайки убегали в заросли, а теперь не дичились, привыкли к советским морякам. «Это хорошо, значит, доверяют», — подумал он. А женщины сидели на берегу, махали руками и что-то кричали. Тимофей Захарович вышел на берег. Женщины окружили его и, показывая на собранную им траву, начали что-то быстро говорить, выбрасывая содержимое корзины. Олейников пробовал было отнять корзину, но они, громко смеясь и брезгливо гримасничая, раскидали всю траву. Потом одна из малаек взяла Олейникова за руку, потянула к берегу и показала, какие корни надо собирать. Поблагодарив за объяснение, Тимофей Захарович принялся за работу. Женщины стали помогать, и вскоре корзина наполнилась молодыми корнями бамбука.

Затем женщины взяли несколько корней и посыпали их песком. Олейников понял, что сначала корни солят, а потом уж едят.

По дороге к хижине кок наткнулся на куст, усеянный мелкими, в сантиметр длиной, красными стручками дикого горького перца и набрал их для приправы. Засолив собранные корни, он подал их через сутки морякам. Все с удовольствием ели корни, напоминающие по вкусу соленую капусту.

…Шло время, и морякам становилось ясно, что они надолго отрезаны от мира и что надо искать какой-то новый выход, чтобы сообщить о себе на Родину.

На общем собрании экипажа было решено послать людей на Борнео. Один бот уже отремонтировали, ремонт остальных двух шлюпок из-за недостатка материалов подвигался медленно. Отправиться должны были самые сильные — ведь идти под парусом на веслах предстояло суток десять.

Погода установилась хорошая, и надо было торопиться. Всю ночь накануне ухода Олейников и Гасюк пекли убикаю и лепешки из саго. Остальные моряки носили в бот кокосовые орехи. Пришел Петер Энгерс и посоветовал выходить пораньше, часов в пять, во время прилива.

— Вот вам карта, шлюпочный компас у вас есть, — сказал он, — а я больше ничем помочь не могу.

Он долго молчал, затем как-то грустно улыбнулся и, подойдя к Бударину, тихо сказал:

— Пять процентов в вашу пользу, что вы живы останетесь. На веслах, под таким маленьким парусом, да в жару дойти до Борнео — это, знаете, почти невозможно…

Проводить моряков пришли все. Печально смотрели на усаживающихся в бот те, кто оставался. Первым в бот вскочил Бударин, за ним — Самойленко, Сухонос, Зубов, Захов, Баранов, Нечаев, Олейников.

— Поближе держитесь к островкам, так, чтобы, если с ботом что случится, можно было его вытащить на сушу и починить, — напутствовал уплывающих Демидов.

Сначала плавание протекало благополучно, но на пятые сутки бот дал течь. Еле удалось вытащить его на один из маленьких островков Южной Натуны. Пока одни чинили бот, другие собирали кокосовые орехи, черепашьи яйца, запасали свежую воду.

Подошли к морякам местные малайцы и рассказали:

— На Натуну высадились японцы. Русским связали руки, посадили на корабль. Нам наши сообщили об этом.

Бударин про себя подумал: «Наверное, у них есть какая-то своя, тайная связь». И действительно, с помощью барабанов и костров малайцы обо всех событиях быстро оповещали остров за островом, а мелких островов здесь было много.

Как ни скудны и недостоверны были эти сведения, они встревожили моряков.

— Что же, возвратиться на остров или продолжать курс на Борнео? — советовались между собой моряки. И твердо решили — двигаться дальше.

— Чем мы поможем, если вернемся? А на Борнео потребуем разыскать наших людей, куда бы японцы их ни упрятали.

И, рассудив так, ночью оставили этот маленький островок и продолжали путь к Борнео.

День и ночь гребли. Погода стояла тихая. Ночью прозрачным светом заливала беспредельную водную поверхность луна, а днем невыносимо пекло солнце. Люди гребли вяло и подолгу отдыхали, но потом, подбадриваемые Будариным, опять брались за весла. Стоило чуть дохнуть ветерку, как на высокой мачте бота поднимали парус. Хотелось пить, но вода кончилась. К счастью, на другой день пошел дождь. Над ботом натянули брезент, чтобы собрать воды. Люди приободрились, с новой силой налегли на весла.