Вдруг Датук остановился и тихо проговорил:

— Капитан, вон калонги — летучие собаки.

И действительно, там, куда показывал рукой Датук, на ветвях мангровых деревьев, среди длинных лиан, моряки увидели диковинных летающих собак, похожих издали на летучих мышей. Они расправляли свои крылья и усаживались на ветви. Оттуда доносились звуки, напоминающие шипение гусей: летучие собаки засыпали.

Вскоре нашли длинных, похожих на змею рыб; их было много, и Датук сказал, что они съедобны.

Вода отступила, так как начался отлив, и на чернеющей илистой земле в зеленоватом лунном свете сверкали только небольшие лужи, оставшиеся в углублениях. Спускающиеся с вершин деревьев и глубоко уходящие в ил воздушные корни казались гигантскими ходулями.

Долго моряки пробирались среди зарослей мангровых деревьев, где порхали огромные синие бабочки с какими-то зелеными прожилками, отливающими разными цветами. Неожиданно Друт остановился. Он увидел лиану толщиной не более четырех сантиметров, сначала поднимающуюся по стволу пальмы до самой вершины, затем опускающуюся на крону более низкого дерева и опять ползущую на еще более высокое дерево… Лиана была длиной не менее двухсот метров. Датук сказал, что это ратанг — самое длинное растение на острове.

На обратном пути Датук рассказал сказку. Это был ответ на вопрос Александра Африкановича, почему малайцы не ходят в глубь зарослей острова, туда, где виднелись вершины вулканов.

Сказка была короткой.

— Там, в джунглях, есть поселок. Все хижины в нем построены из человеческих костей, а крыши их покрыты длинными волосами женщин. — Темные глаза Датука смотрели куда-то вдаль, через головы слушателей, в сторону джунглей, откуда только что вышли моряки. Там, в призрачном свете луны, виднелась вершина вулкана. Датук сопровождал свой рассказ скупыми жестами. — Тигры построили этот поселок и живут в нем. Амир Кампонга — злой дух — ночью становится тигром, а днем принимает облик человека. Крадучись, выходит на тропинку и, если встретит путников, приглашает их в поселок. Духи в виде красивых девушек ласково встречают гостей. Это тоже тигры… А ночью хищники съедают людей. Ничего не поделаешь! Такова участь тех, кто слишком доверчив, — закончил свою сказку Датук и замолчал. Затем добавил: — Зачем ходить далеко в джунгли человеку, ему хватит берега, а джунгли зверям нужны…

— Человеку надо все знать, весь мир, — заметил капитан. И, подумав, заключил: — А друзьям нужно доверять. Как же иначе?..

Вечером Александр Африканович долго рассказывал больным товарищам о том, что они видели по дороге в джунгли. Полумрак стоял в хижине. Моряки с интересом слушали рассказ капитана, жалея, что не могут еще сами совершать такие походы.

Чтобы не пропадало зря время, Ефим Кириллович организовал занятия с кочегарами и машинистами.

Моряки внимательно слушали его. Видно было, что люди сильно скучали по работе на судне.

Продолжались и занятия по изучению английского языка. Члены экипажа часто вспоминали «Перекоп», рисовали в мечтах, как будет выглядеть новый «Перекоп». И были уверены, что он будет лучше прежнего. Говорили о том, что на Родине уже, вероятно, много построено новых судов, что после войны будет строиться еще больше пароходов — больших, комфортабельных. Старший механик вспоминал о плавании на первых траулерах, о встречах с Алексеем Максимовичем Горьким.

— Помню, был я в Италии на постройке и спуске траулеров. Как раз строился тогда и тот, что последним встретился нам, когда мы уходили в рейс из Владивостока, — «Алексей Пешков». Да, так вот. Поехали мы к Алексею Максимовичу Горькому в Сорренто. Красивые места… А на даче у Алексея Максимовича небольшой дворик, посыпанный мелким желтым морским песком, множество клумб, на которых особенно выделялись красные тюльпаны. У изгороди стояли березки, лиственница и кедр. И все это посажено лично Алексеем Максимовичем.

«Прошу, прошу», — приветствовал нас Алексей Максимович.

Из густых зарослей жасмина выбежали две девочки — обе в голубеньких платьицах, с распущенными волосами, с большими темными глазами. Меньшая закричала:

«Дедушка! Дедушка! А мы настоящую ящерку поймали. Вот только хвостик оборвался. Ну, мы его прибинтуем и йодом помажем. Ты поможешь нам! Ты умеешь…»

«Правильно, правильно, милые. Помогу, помогу… А сейчас бегите, скажите: гости приехали, обедом их угостить надо».

Наступил вечер. Огромные бабочки летали в свете лампочек. Светлячки описывали круги среди кустов. От жасмина шел пряный запах.

Алексей Максимович долго расспрашивал нас о Советском Союзе, особенно интересовался Дальним Востоком и успехами дальневосточников, вспоминал Арсеньева, Борисова — книги их он очень любил.

«Вот эти книги напечатаны в вашем Владивостоке, а куда дошли!» — сказал он и довольный засмеялся.

В кустах, шурша, бегали ящерицы. На столе у Алексея Максимовича стояла подставка из уральской яшмы, и на ней — бронзовая ящерица среди дубовых листьев и желудей.

«Прекрасный здесь климат. Чувствую себя хорошо. Болезнь свою забыл… А знаете как соскучился по России? Вы, моряки, можете меня понять… Ведь Родина… А Родина нашему русскому человеку — это, знаете, превыше всего на свете. Вот я и тут посадил деревья, цветы, привезенные из России… Поправлюсь и — туда, домой, на Родину».

На следующий день мы пошли в порт. На стапелях стояли расцвеченные флагами траулеры. Все были в сборе. Приехал Алексей Максимович. Собравшиеся разместились на трибуне. У траулера была протянута розовая шелковая лента. Первым спустили «Уссуриец». Вначале медленно, потом все набирая скорость на салазках, он скользнул к воде и вскоре, удерживаемый канатами с обоих бортов, закачался на поверхности Неаполитанского залива. В это время Алексей Максимович посмотрел в сторону остальных траулеров и увидел выступавшую носовую часть другого судна, на которой белыми буквами было выведено по-русски и чуть ниже повторено по-английски: «Алексей Пешков». Алексей Максимович повернулся к нашему представителю, и все мы заметили, как две крупные слезы покатились по его морщинистому лицу. Он тихо проговорил:

«Тронут. Очень тронут. Спасибо!»

Когда же директор завода преподнес ему ножницы, Алексей Максимович осторожно взял их и тут же передал меньшей внучке. Она ловким движением разрезала голубую ленту. Под шум долго не смолкающих аплодисментов траулер «Алексей Пешков» сошел со стапелей и остановился рядом со своими собратьями. Вскоре «Уссуриец» и «Алексей Пешков» ушли на Дальний Восток, «Амурец» — на Черное море. В день отхода Алексей Максимович приехал проститься с нами, привез подарки: музыкальные инструменты, книги, картины. Дав прощальные гудки, мы ушли на Родину, а Алексей Максимович крикнул с берега: «Встретимся на русской земле!..»

Так закончил свои воспоминания Ефим Кириллович и подумал: «Скоро ли мы попадем домой, на русскую землю?..»

Было раннее утро. Евдокия Васильевна сидела на берегу и, задумавшись, смотрела на рыбок, резвящихся среди коралловых рифов. В прозрачной спокойной воде лагуны плавали рыбки самых диковинных расцветок. И, глядя на них, Евдокия Васильевна вспомнила свое далекое родное село, весну в Приморье, когда цветет багульник и все сопки в розово-сиреневом кипении. Позже, когда все зазеленеет, поляны покрываются белыми и розовыми пионами, а среди зарослей пионов подымаются то золотистые, то огненные, то темно-красные лилии с черными крапинками, такими, как вот у этих рыбок.

Размечтавшись, Евдокия Васильевна забыла, что она на далеком чужом острове, забыла голод. Вот уже три дня, как, кроме сока кокосовых орехов, она ничего не ела. Однообразное варево кока всем приелось. Рыбы ловили немного и давали ее только раненым и больным. Правда, Володя Зинчук вместе с Радченко сплели какую-то сеть — морду и обещали «рыбой завалить», но улов их был небогат. В первый день им попалась странная длинная рыба, похожая на угря. Порубили ее на небольшие куски, сварили уху; ничего, есть можно. Но на двадцать восемь человек одной рыбы было маловато, едва попробовали ее вкус…