Молодежь особенно старается, вот и компания Дами легко растворилась в сумерках. Иногда, чтобы обежать все тропы, волкам требуется несколько недель, но оборотни – совсем особенные волки.

Просчитав самые удобные лежки для добычи, Дамьян сотоварищи отыскали одну. Честь им и хвала, молодые, а уже такие следопыты – вот слава-то будет доброй!

На собственную славу Ромулусу было глубоко плевать, а потому он просто последовал за мелкотой (и когда только вырасти успели? Вон и Дами какой вымахал, весь такой… ну такой…), задумался да не заметил, как с лежки прямо на него, визжа и задирая хвост, помчалась дикая свинья, а за ней штук пять, хотя с перепугу показалось, что пятьдесят, так же оглушающе вереща, перебирали копытцами полосатенькие поросята.

Волосатая мамаша с кучей отпрысков давно скрылась, а Ром тряс головой, недоумевая, как это произошло, что он лежит на земле, а вокруг сочувствующая толпа молодых волков, среди которых Дамьян.

- Она тебя прямо рылом в сторону откинула, - сообщил Костаке, - а Дами как подскочит, как перехватит тебя!

Выразить благодарность или испытать стыд оттого, что его спас тот, кого Ромулус собирался защищать, оборотень не успел.

Огромный, заросший грязно-бурой шерстью, с клыками в добрый фут, секач вымахнул невесть откуда, ковырнул копытом землю и, сотрясая землю, увеличиваясь словно вдвое с каждым ярдом, ломанулся к оборотням.

К такому повороту молодые волки готовы не были и перепуганно стали улепетывать, виляя между деревьями, да куда там! Улепетнешь от такого, как же – разъяренный кабанище, пуская рылом пар, всей здоровенной массой вбивая снег в землю, гонялся за уворачивающимися оборотнями, поворачиваясь то к одному, то к другому. И Ром так же, как и неопытные волчата, бегал от чудовищного и неутомимого секача.

А Дамьян по какому-то наитию влез в переплетения корней падуба с одной стороны и, отчаянно работая лапами, пытался выбраться с другой, но застрял, а топот и земля гулко дрожала от приближающейся туши, секач с размаху влетел в корни, и Дами вылез-таки, продравшись через гибкие ветви!

Умница Дами да милостивая Аккэлия, что ведает охотничьей удачей – вот кого надо благодарить за то, что щетинистый огромный кабан зацепил своими чудовищными клыками могучие корни и, мотая головой и оглушающе фыркая, не мог вырваться из крепких объятий старого дерева. Подбрасывая круп выше головы, вытанцовывая нелепые па, громоподобно ревел старый секач, а тут и матерые оборотни подоспели.

Эх и славный же пир закатили – давно так деревня не гуляла! Секач! Невероятной силы, ловкости и веса! Хороша молодежь пошла – вот и славные преемники сильнейшим охотникам Стаи!

А Дами получил свою первую хрустальную голову – заслужил.

Ром сидел в стороне от основного веселья, жевал сочный кусок кабанятины и всё вздыхал, глядя на то, как чествуют Дамьяна – впервые улыбающегося всем открыто, как равный, здоровый, крепкий и… эх… независимый. «Сиди тут теперь один», - укорил себя сам, не зная за что, Ромулус. Эх!

Праздновали всю ночь и, только когда по-зимнему хмурое солнце начало просвечивать через ветви вековых деревьев, стали расходиться. Ромулусу домой идти было по дороге с Дамьяном и Титу, но Дами всё никак не мог расстаться с друзьями и шел отдельно. Когда они почти подошли к своим домам, Титу, зевая так, что челюсть чуть не захрустела, пробормотал:

- Спать хочу, не могу. Проследишь, чтоб братишка домой пришел?

- Конечно, - ответил удивленный Ром.

- Спасибо, друг, - Титу хлопнул его по руке и прошел в дом.

Ромулус оглянулся: а вот и Дамьян идет. Показался за несколько домов.

Дами приостановился, удивленно подняв брови.

- Ничего, - мотнул головой Ромулус, - иди спать.

- Расстроился? – спросил Дами, пристально глядя на него.

- С чего это?

- Ну, что не ты секача завалил.

Ром глухо хохотнул:

- Шутишь? Его разве ж одному завалить?

- А чего тогда недовольный такой и на празднике сидел отдельно?

Сердце Ромулуса сжалось. Странно, с чего это Дами наблюдал за ним? Да так, что он и не заметил.

- Скучаешь? – уточнил Дамьян.

- Скучаю, - тихо сказал Ром, зачарованно глядя в черные глаза Дами, чувствуя, как тонет в них. – Погоди. О чем это ты?

- По магу своему скучаешь, спрашиваю? – недовольно переспросил Дами и тихо добавил: - По Гарри.

Ромулус даже не сообразил сразу, о ком говорит Дамьян, он взлохматил волосы, потер лицо и ответил:

- А, ну да.

***

У Вьерела Дэнчулэ началась новая полоса в жизни. Обычно ознаменовывалось это очередным увлечением. То он мандрагору выращивал, то порывался изучать свойства сломанных волшебных палочек, то, вот как на этот раз, ударился в искусство. Точнее, тягу к живописи и не только в нем замечали с детства. И если мандрагора Вьерела засыхала на корню, а волшебные палочки демонстративно не открывали своих тайн, то уж на художествах Вьерел застревал надолго.

Нельзя сказать, что поэт или, скажем, юный зодчий из него были никакие, но, будучи холериком по натуре, Дэнчулэ быстро загорался и быстро остывал. Вот и незаконченные планы различных архитектурных сооружений валялись на дне сундука, придавленные маленькими фигурками почти готовых садовых гномов-дракончиков-русалок.

А сейчас Вьерел вдохновенно рисовал. Он мазюкал в альбомчике пейзажи, черкал в тетрадках бытовые сценки… и уже воодушевленно приобрел небольшой мольберт и волшебные краски, собираясь писать портрет. Жаль только, что Прекрасный Образец, с которого всё планировалось рисовать, даже не пытался его выслушать, когда после тренировки Дэнчулэ пытался уговорить Гарри позировать ему. Ну да ничего, у Вьерела была колдография Поттера: попросил как-то вездесущего Раду щелкнуть его.

- А ты думал, - сказал Мареш Алеку его сосед по комнате, радуясь, что увернулся от запечатления себя в масле, когда Вьерел предложил «потренироваться сначала на нем», - в портретах фигуры из-за заклинаний так двигаются и говорят? Нет, это краски такие.

- Он двигаться сейчас и не будет - портреты только после смерти оживают, но мне все равно хочется его нарисовать, - Вьерел, сосредоточенно касавшийся кистью полотна, коротко поглядывал на колдографию Гарри.