«Мы не уйдем, пока война не окончится победой», – резко заявил Раск.

Каттенберг произнес запретные слова и в награду получил дипломатический пост в Гайане. Через несколько дней не кто иной, как министр юстиции Роберт Кеннеди поинтересовался на собрании в Белом доме, сможет ли вообще какое-либо правительство одолеть коммунистов, и если нет – возможно, «пришла пора убираться из Вьетнама».

Остальные присутствующие сочли его высказывание столь странным, что даже не нашли ответных слов. Роберт Кеннеди мог бы доказать свою правоту, если бы серьезно подготовился. Один человек потом вспоминал, что его фраза «повисла в воздухе на миг, а потом стихла – безнадежно чуждая мысль среди глубоко укоренившихся убеждений».

В Сайгоне Лодж энергично приводил свой план в жизнь. Однако, как он написал в очередной телеграмме, «США не должны публично засветиться», поэтому ему было необходимо найти тайного представителя для заговорщиков. Для этой особой работы он выбрал Люсьена Конейна, прямого и широкоплечего агента ЦРУ, который уже годами принимал участие в секретных операциях.

Конейн, использовавший кодовое имя «Черный Луиджи», обладал исполинским ростом и считал себя мастерским лжецом. Репортеры называли его человеком, сошедшим со страниц приключенческого романа, любителем жизни во всех ее проявлениях, эксцентричным, неистовым, зачастую неуправляемым, однако крайне восприимчивым и профессиональным.

Когда президент Кеннеди спросил, кто такой Конейн, Макнамара ответил: «Он как Лоуренс Аравийский». Посол Лодж называл его «незаменимым человеком».

Успешно устроить переворот, казалось, мог генерал Зыонг Ван Минь, лучший и наиболее популярный офицер в стране, номинально служивший военным советником президента Зьема. Большой Минь, как его прозвали американцы, был прямолинейным солдатом французской колониальной армии. Он утратил доверие Зьема, и к 1963 году солдат под его командованием не осталось. Свободного времени у Миня с избытком хватало на два его излюбленных занятия: игру в теннис и выращивание орхидей. И на участие в заговоре.

Двадцать девятого августа Конейн встретился с генералом Минем и поднял тему переворота. Мужчины проговорили больше часа. Минь крайне осторожно допустил, что нечто подобное может произойти. Он знал, что у американцев раскол в рядах, и опасался, что о его планах доложат Зьему. От Конейна ему нужно было лишь разрешение действовать. Если США хотят свергнуть Зьема, говорил Минь, то они должны подать мятежным генералам знак.

Конейн передал просьбу высшим инстанциям, и через несколько дней администрация Кеннеди подала Большому Миню тот самый знак. Она задержала выплату займа в четырнадцать миллионов долларов для важнейших проектов по развитию Южного Вьетнама: прокладыванию водопровода и строительству электростанций.

Удовлетворенный Минь назначил самого доверенного соучастника, генерала Тран Ван Дона, исполняющим обязанности главы южновьетнамского Генерального штаба и связующим звеном с Конейном. Дон – родившийся во Франции аристократ – был выпускником французской военной академии и едва ли не интеллектуалом. Его дружба с Конейном растянулась почти на двадцать лет. Пока в сентябре – октябре формировался заговор, они поддерживали контакты. Чтобы избежать подозрений, обычно они встречались в кабинете сайгонского дантиста.

«Что бы там ни происходило, – вспоминал позже Конейн, – над зубами мне поработали на всю жизнь вперед».

Атмосфера в Сайгоне постепенно накалялась. Ню продолжал критиковать политику США и однажды даже назвал Лоджа «человеком без всяких моральных принципов». Он также то и дело намекал на возможные мирные предложения коммунистам, заявляя, что «американцы сделали все возможное, чтобы подтолкнуть меня к ним в руки». На инсценированных выборах двадцать седьмого сентября Ню с женой вновь получили места в марионеточном парламенте, набрав по девяносто девять процентов голосов. Неделю спустя еще один буддийский монах сжег себя в знак протеста, впервые после летних случаев подобного суицида.

В собственном посольстве Лодж столкнулся с неожиданной проблемой. Только прибыв в Сайгон, он предельно ясно дал понять подчиненным, что требует от них единодушия. В начале октября Лодж узнал, что глава отдела ЦРУ в посольстве Джон «Джоко» Ричардсон сомневается насчет переворота. Ричардсон поддерживал связи с Ню, а из-за его положения и заслуг – он проводил блестящие операции против нацистов во время Второй мировой войны и успешно управлял отделом ЦРУ на Филиппинах – к его мнению прислушивались в Вашингтоне. Лодж понимал, что Ричардсон вполне мог склонить чашу и без того шатких весов в пользу отмены операции. В начале октября Лодж сумел добиться перевода Ричардсона из Вьетнама. На его место пришел более прилежный агент.

Двадцать девятого октября, в шестнадцать часов двадцать минут, президент Кеннеди собрал в Белом доме пятнадцать старших советников по внешней политике и вопросам национальной безопасности для последнего совещания перед неминуемым переворотом. Спустя много лет всплыла запись этого собрания. Стенограмма глубоко разочаровывает. Стало ясно, что это просто хрестоматийный пример того, как нельзя проводить совместную политику. Присутствовавшие на собрании, как ожидалось, высказывали разнообразные мнения. Что примечательно, многие серьезно сомневались насчет необходимости переворота. Что еще более странно, ни Кеннеди, ни кто-то иной не отвечал на их предупреждения. Никто не предположил, что, если мнения столь разнятся, стоит отложить или вовсе отменить переворот. Голосования не проводили, не было и обсуждения последствий этого шага. Как только американцы подали вьетнамским товарищам знак, что они желают избавиться от Зьема, кампания началась сама собой.

Так как Хилсман отсутствовал на собрании, задача отстоять необходимость переворота легла на плечи Гарримана. Тот высказался крайне сдержанно, заявив лишь, что не верит в «наличие у Зьема достаточных лидерских качеств, чтобы привести свою страну к победе». В этой фразе и заключался весь смысл позиции в пользу свержения Зьема. Ей противостояли четверо главнейших в правительстве людей: министр юстиции Кеннеди, генерал Тейлор, глава ЦРУ Маккоун и Госсекретарь Раск. Еще один их союзник, генерал Пол Харкинс, глава американской военной миссии в Сайгоне, высказал свои сомнения в телеграмме, которую президент Кеннеди зачитал во время собрания. Один за другим противники переворота говорили о грядущей катастрофе:

РОБЕРТ КЕННЕДИ: Конечно, я в меньшинстве, но думаю, что это все не имеет смысла. Мы оставляем будущее страны, даже всей Юго-Восточной Азии, в руках человека, которого даже толком не знаем… Может, операция закончится успешно, однако я не видел ни в одном отчете, что хоть кто-то просчитал последствия.

ТЕЙЛОР: Должен сказать, что согласен с министром юстиции, и более того… Во-первых, вы получите абсолютно неопытное правительство, а во-вторых, сменятся все провинциальные главы, которые необходимы для управления, в то время как мы уже потратили целый год, чтобы наладить работу в этой области.

МАККОУН: Мы, по большому счету, согласны с генералом Тейлором… Успешный переворот, по нашему мнению – а я уверен, что оно верно, – повлечет за собой период политических беспорядков, междувластие и серьезно повлияет на ход войны. Последствия могут быть чудовищны.

РАСК: Вряд ли нам стоит верить в тех, кто сейчас на вьетнамской стороне… Я скептически отношусь к вероятности того, что вьетнамцы будут играть с нами честно… Они и не должны, и не будут так играть с западными людьми. Поэтому я считаю, есть здесь проблемы, чреватые последствиями.

ХАРКИНС: Я не выступаю против замены, отнюдь; полагаю, что в данный момент заменить стоит скорее методы, которыми действует правительство, чем само правительство. Я не увидел четкого плана ни у одной группы, ответственной за переворот. Думаю, мы должны еще раз серьезно рассмотреть все предложенные варианты, прежде чем примем решение.

Сомнения терзали даже самого президента. «Если мы просчитаемся, то за ночь потеряем все влияние на юго-востоке Азии», – рассуждал он. Затем, говоря о Лодже: «Он за переворот. И, на его взгляд, для этого есть очень хорошие причины. Я вам скажу, что он выступает за переворот куда увереннее, чем мы».