Бенуа садится и подтягивает ноги к туловищу, принимая защитную позу.

У него, как и раньше, весь пищеварительный тракт изнемогает от голода.

Еще ему очень холодно: он ведь по пояс голый.

Лидия начинает ходить туда-сюда вдоль решетки, радуясь тому, что ее пленник находится в таком изможденном состоянии.

— Лично мне очень понравилось то, чем мы с тобой занимались вчера… Обожаю эту штуковину! Ее называют «электрический кулак»! Она оправдывает свое название, правда?

Бенуа трет ладонью свою трехдневную щетину.

— Подобные устройства вообще-то предназначены для бедных беззащитных женщин, и их продают, словно пирожки! — продолжает Лидия. — Это потому, что на улицу уже страшно и выйти… Очень многие женщины боятся за свою безопасность, а потому всегда носят в сумочке такие штуковины! Это ведь единственное устройство, с помощью которого можно поразить хулигана еще до того, как он к тебе подойдет…

Бенуа, по-прежнему храня молчание, ограничивается тем, что следит за движениями своей мучительницы покрасневшими глазами, под которыми образовались большие темные круги.

— Хочешь, чтобы мы начали все заново? — спрашивает Лидия.

— Нет…

Его голос — глухой и сиплый. Как будто в речевом аппарате Бенуа что-то сломалось.

— Нет? Значит, ты наконец-таки расскажешь мне о том, что я хочу от тебя услышать?

— Я не могу рассказать тебе того, что ты хочешь услышать… Потому что в этом случае мне пришлось бы лгать.

Лидия резко останавливается и пристально смотрит на Бенуа своими золотисто-янтарными глазами.

— Тебе пришлось бы мне лгать? Да ты все время только это и делаешь! — гневно восклицает она. — Для тебя лгать — это все равно что дышать! Ты лжешь мне точно так же, как раньше лгал другим людям… Ты купаешься во лжи, ты барахтаешься в ней, как в жидком дерьме!

Последние слова из этой своей тирады Лидия, сама того не замечая, уже не говорит, а выкрикивает.

— Ты права, — бормочет Бенуа. — Я — лжец… Я лгал своей жене, причем очень много раз… Я лгал своему сыну… «Папа отправляется на ответственное задание, папа вернется поздно, мой цыпленочек». Да, ты права, для меня лгать — это все равно что дышать…

— Приятно слышать, что ты это признаешь! — ликует Лидия.

— Но тебе я не лгу, — решительно заявляет Бенуа. — Тебе я не лгу… И я не могу признаться в том, чего я не совершал… Я не могу этого сделать. Мне жаль, но я действительно не могу.

— Тебе жаль?! Ах ты мерзавец!.. Ах ты…

Бенуа очень хочется куда-нибудь исчезнуть: пройти сквозь стену или же протиснуться между прутьями решетки — лишь бы только не чувствовать на себе этот гневный взгляд и не слышать этот суровый голос, осыпающий его ругательствами. Лишь бы только ускользнуть от этой женщины, которая сейчас опять начнет мучить его.

— Ты — ничтожество, Бен!

— Несомненно… Но я не убийца.

— Ты пытаешься разжалобить меня своим взглядом побитой собаки? Думаешь, я тут перед тобой растаю и поддамся твоим чарам, как те женщины, которых ты заманивал в свои объятия?

— Нет… Ты совсем другая.

— Лесть тебе уже не поможет, Бен! «Мне жаль…» Меня интересует только правда. Правда и месть.

— Я никого не убивал, — упрямо повторяет Бенуа.

— Я не тороплюсь, у меня много времени. У меня есть еще много дней… Даже недель… А если потребуется — и месяцев!

Месяцев… Бенуа начинает дрожать и обхватывает ноги руками, словно бы пытаясь защититься.

— Я столько не выдержу…

— Не переживай! Я сделаю все необходимое для того, чтобы ты раньше времени не околел! Я хочу услышать, как ты во всем признаешься… Но даже если ты не признаешься, моя цель все равно будет достигнута: ты поплатишься за свое преступление… Я заставлю тебя страдать! И ты еще будешь мучиться долго-долго…

— Я невиновен, черт тебя подери! — стонет Бенуа.

— Ты не имеешь права произносить эти слова! Это Орелия была ни в чем не виновата, но отнюдь не ты!

Бенуа кладет голову себе на колени.

— Ты подохнешь в ужаснейших муках, Бенуа Лоран… Потому что ты не заслуживаешь ничего другого.

В ответ раздается его приглушенный голос:

— Нет, я не заслужил подобной смерти… Я ее не заслужил!

— Если ты сознаешься, если ты расскажешь мне, где она, то, даю тебе честное слово, я прикончу тебя быстро и не стану больше мучить…

Жуткое предложение. Бенуа обхватывает голову руками, как будто пытаясь защититься от лавины.

— У тебя есть только два варианта: либо смерть медленная, либо смерть быстрая. Решай сам, Бен.

Этот тип — крепкий орешек, который не так-то просто расколоть.

Джамиля шаркает туфлями на микропористой подошве по раскрашенному под паркет линолеуму в комнате для допросов, шагая туда-сюда перед сидящим Жозе Дюпра, который недавно вышел из тюрьмы и уже опять угодил в полицию. Парня задержали сегодня в шесть часов утра на квартире в центральной части Безансона (в котором, кстати, ему находиться запрещено), вытащив из теплых объятий его «Дульцинеи». Да, сегодняшнее пробуждение Жозе было, конечно, не из приятных!

Сейчас он сидит на стуле, и одна его рука пристегнута к этому стулу наручниками.

— Какого черта тебя занесло в Безансон? Ты ведь знаешь, что тебе запрещено находиться в этом городе!

— Я приехал в Безансон, чтобы немножко потрахаться, капитан! У вас есть против этого какие-то возражения? Разве это запрещено Уголовным кодексом?

— Ну-ну, давай, умничай!

— Я хочу поговорить со своим адвокатом! — вдруг требует Дюпра.

— Он придет в течение предусмотренного законом срока.

— Придет, как же! Я уверен, что вы ему даже не звонили!

— Нам, к сожалению, действительно пока еще не удалось с ним связаться! — усмехается капитан Фасани. — Лучше расскажи-ка мне, чем ты занимался в понедельник тринадцатого декабря между шестью часами вечера и полуночью.

— Я ничего не собираюсь вам рассказывать!

— Да уж лучше бы тебе не пытаться отмалчиваться…

— А в чем конкретно меня обвиняют?

— Ты помнишь майора Бенуа Лорана?

Дюпра недовольно морщится.

— Этого прохиндея забыть очень трудно!

— Ты помнишь, как ты угрожал ему после того, как он арестовал тебя?

Жозе пожимает плечами.

— Так я ж тогда нервничал… Я, когда злюсь, могу наговорить черт знает что!.. А почему вы задали мне этот вопрос?

И вдруг его лицо расплывается в улыбке, а бычьи глаза начинают поблескивать, как будто ему в голову пришла необычайно приятная мысль.

— Неужто Лорана кто-то пришил? Я угадал? Его укокошили? Вот здорово! Одним легавым меньше!

Джамиля отпускает задержанному такую сильную оплеуху, что Дюпра едва не слетает со стула. Он возмущенно смотрит на ударившую его женщину, но даже не пытается дать ей сдачи.

— Тебе повезло, что ты баба…

— Заткнись!

— Непонятно, мне все-таки надо что-то рассказывать или на самом деле заткнуться?

— Чем ты занимался тринадцатого декабря?

— Ну… По правде говоря, я не очень-то хорошо помню. Подожди-ка… Я был, конечно же, с какой-нибудь красоткой!

— Я уже начинаю терять терпение, Дюпра…

— Ты, прежде всего, теряешь время, милочка! Видишь ли, даже если я ужасно обрадовался тому, что кто-то сумел укокошить этого гада, это отнюдь не означает, что я причастен к убийству! Лорана, к моему огромному сожалению, прикончил не я! Конечно, я и сам бы с удовольствием это сделал, но, можешь мне поверить, его укокошил кто-то другой!

— Почему ты так ненавидишь его?

— Ты и в самом деле хочешь, чтобы я тебе об этом рассказал, красавица?.. Видишь ли, Лоран — довольно гнусный тип. И дело тут не в том, что этот парень полицейский, а в том, что он, стараясь меня подловить, использовал весьма гнусные методы!

— Какие методы? — спрашивает Джамиля, закуривая сигарету.

— А для меня сигаретки не найдется?

— Обойдешься… Какие методы?