Костер пылал уже сверху донизу. Но теперь на нем никого не было.

— Великая богиня взяла тело своего сына! — воскликнул среди повисшего молчания старый Хрис. — Быть может, она хочет воззвать к богам Олимпа, чтобы боги оживили героя. Или хочет сама предать его погребению. Мы не можем знать о намерениях бессмертных!

Толпа ахейцев стояла на коленях, протягивая руки к морю. Отдельные возгласы, полные страха и восторга, постепенно слились в возбужденный гул.

И только Гектор так и стоял рядом с Одиссеем, зажав в руке горящий факел и в изумлении глядя вслед унесшимся по волнам всадницам. Его лицо, только что выражавшее одну лишь беспредельную скорбь, теперь будто осветилось. Среди всех, кто видел чудесное появление «богини Фетиды», он один понял, что произошло на самом деле, он один узнал морскую всадницу. Кроме того, он знал тайну, которой не знали ни ахейцы, ни троянцы, и догадался, что собирается делать похитительница с телом его погибшего друга.

— О, пусть это будет так! — прошептал он чуть слышно. И, кинув факел в костер, почти бегом пустился прочь.

Он двинулся вдоль берега, надеясь еще раз заметить в море мелькающие спины дельфинов — но тех уже не было видно. Вместо них на глаза герою попалась светлая фигура крупного зверя, метавшегося вдоль полосы прибря. Он то вбегал в воду, готовый ринуться в набегавшие волны, то отскакивал, глухо и тоскливо воя.

— Тарк! — крикнул Гектор, сразу узнав верного пса своего друга.

Тот остановился, обернулся и застыл, ожидая, пока человек сам к нему подойдет. Гектор подошел, опустился на колени, обнял огромную лобастую голову.

— Тарк, милый, не плачь. Он вернется! Слышишь, он еще может вернуться… Давай ждать вместе!

Огромный пес лизнул его щеку. Он никогда прежде этого не делал, и Гектор почувствовал, как скупая нежность сурового зверя отогревает его сердце, и родившаяся в нем надежду становится более твердой. Тарк тоже не мог и не хотел верить, что больше не увидит Ахилла. Он тоже решился ждать!

— Пойдем со мной! — Гектор встал и поманил пса за собой. — Поживи пока с нами в Трое. Пойдем.

И он зашагал в сторону города. Тарк в последний раз посмотрел на море и побежал за троянцем.

В суматохе общего возбуждения на них почти никто не обратил внимания. Агаменон указал воинам на костер и воскликнул:

— Пускай догорит. Так требует обряд! После мы положим часть пепла в курган Патрокла, как собирались сделать с прахом Ахилла. Воля его материбогини священна, но и память его должна быть священна для нас, что бы ни сталось с его телом…

Старый Хрис повернулся лицом к восходящему солнцу и, воздев руки, запел гимн в честь бога Гелиоса.

Костер пылал все ярче, но огонь его тускнел в нарастающем свете дня.

Два дня бушевал шторм, и это задержало погрузку дани на ахейские корабли. Большая их часть была уже нагружена, и воины днем и ночью, в любую погоду, несли дежурство на берегу. Едва ли кто–то мог украсть с кораблей троянские сокровища, но приказ был отдан, и воины, тихо бранясь и закрываясь плащами от дождя и ветра, усердно караулили дань. Напряжение и злость возрастали день ото дня. После гибели Ахилла ахейцы стали с прежней силой ненавидеть троянцев, виня их и только их в смерти единственного из базилевсов, кого они, все до единого, преданно любили. Многие воины не верили в то, что Ахилл погиб по ошибке, что убийца на самом деле хотел поразить Гектора, они считали, что Антилох ослышался либо неверно понял слова умирающего героя. Они были уверены, что с Пелидом коварно и подло свел счеты кто–то из троянской знати, мстя за убитых в годы войны родственников, а быть может, и за то, что он добился мира на условиях, разорительных для самых богатых семейств…

Злились ахейские воины и на своих царей, уже готовых перессориться из за троянской дани и поставивших стражу возле кораблей, конечно, не из страха перед троянцами, а просто из недоверия друг к другу. И в этом воины были правы… Особенно усилилась и возросла вражда между Атридами и Аяксом Теламонидом. Агамемнону и Менелаю стало известно о припадке безумия, овладевшем Аяксом в день праздника Аполлона, и о том, что он, убивая несчастных пастухов и зверски мучая и истребляя их стадо, был уверен, что расправляется с ними, Атридами. Их ярость и негодование соединялись с тайным страхом — припадок Аякса мог повториться, и не было больше Ахилла, который сумел бы унять его. Да и в обычном состоянии Теламонид казался теперь опасным сыновьям Атрея: он был в обиде на них, в его душе затаилась жажда мести, а значит, от него можно было ожидать любой неожиданности — тем более, что Аякс был самым несдержанным и вспыльчивым из всех базилевсов.

До назначенного срока отплытия оставалось два дня — если вновь не нагрянет шторм, и вовремя закончится загрузка кораблей.

— Бог Посейдон гневается на нас! — угрюмо произнес Менелай, следя за тем, как набегающие на берег волны прилива смывают золу и обгоревшие ветви, оставшиеся от костра, у которого ночью грелись воины. — Фетида унесла тело своего сына с костра — она не хотела, чтобы мы его хоронили, значит, винит нас в том, что случилось… А Посейдон не мог не внять жалобам Фетиды. В это время года почти не бывает штормов, а сейчас они бушуют чуть не каждые пять–шесть дней. Как мы отправимся?

Они с Агамемноном сидели на старинной каменной скамье, некогда сооруженной троянцами возле самого берега. Неподалеку рабы сколачивали новые мостки, чтобы подтаскивать тюки и бочки к кораблям.

— Что ты смущаешь меня своими жалобами, брат? — раздраженно бросил Агамемнон. — Мало мне и без того огорчений? Не так уж сильны шторма, мы сумеем одолеть их в открытом море. Лишь бы были сутки на то, чтобы уйти подальше от берега. Куда хуже, что не избежать последних разговоров с царями. И будет немало жалоб на неправильный раздел добычи.

— Ты про Аякса, что ли? — в голосе Менелая прозвучали гнев и презрение — Нам что, всем вместе с ним не справиться?

— «Всем вместе»! — передразнил брата Агамемнон, — Мы только в бою были все вместе, Менелай! Сейчас каждый думает о себе и хочет оторвать побольше для себя. И не один Аякс захочет проверить, справедливо ли мы оделили его, и не один Аякс возмутится и начнет возмущать других. И все станут вспоминать и перевспоминать, кто, как и в чем отличился, кто кого убил из троянцев, кто сколько захватил добра, кто был большим героем. Передерутся все, поверь. Базилевсы будут недовольны друг другом, воины будут в злобе на своих базилевсов, и все вместе станут злиться на нас с тобою. Был бы с нами Ахилл…

— Хватит наконец! — вскричал, краснея, Менелай. — Можно подумать, что мы все малые дети! Ахилл, Ахилл… Будто он один что–то значил! Да, он совершил подвигов больше всех, он умел помирить царей в любой ссоре… Но он же и затеял самую большую ссору за все годы войны, да еще из–за какой–то девчонки! Из–за его отказа воевать нас всех чуть не поубивали, троянцы едва не пожгли наши корабли! И ведь именно он сохранил жизнь Гектору и тем не оставил нам выбора — пришлось мириться с Приамом. Ахилл! На свою голову ты вообще с ним связался!

В ответ на эту бурную речь Агамемнон, который выслушал брата, насупив брови и опустив голову, произнес глухо и с затаенной яростью:

— Уж если говорить о том, из–за чего наши ссоры, то давай вспомним, братец, почему мы вообще оказались здесь. «Из–за девчонки»! Из–за твоей блудливой женушки, милый ты мой! Не я ли некогда советовал тебе не брать в жены эту развратную аргивянку, которую до тебя уже украл и познал некий странствующий бездельник?[20] Да, не скрою, я сперва был рад предлогу начать войну с Приамом — я мечтал взять большую дань и получить влияние на эти земли. Но именно ты каждый раз срывал все переговоры, требуя непременно свою красотку, и тем затягивая и затягивая войну. И в конце концов уже стало ясно, что нам отсюда не уехать, не взяв города и не перебив троянцев. Но мы не могли взять Трою — ее стены неприступны! И гибли, и гибли наши воины и герои, и росла общая злоба, злоба против тебя и меня! Если нас до сих пор не убили, то потому, что в самые страшные моменты всегда вмешивался Ахилл и усмирял вражду. И безумие Аякса он усмирил, не то Теламонид убил бы меня и тебя, либо нам пришлось бы направить против него всех воинов–данайцев и спартанцев, убить его и вызвать ярость в его воинах… То, что нам удалось заключить мир и взять все–таки дань, и даже добиться того, что в день отъезда тебе вернут твою проклятую Елену, — это все чудо, и это — тоже заслуга Ахилла. И Гектора, между прочим… Мы вышли достойно из безвыходного положения, а ты смеешь упрекать того, кому мы этим обязаны?!