***
Гарри объявили негласный бойкот. С ним никто не садился ни на уроках, ни в Большом Зале, у него ничего не спрашивали, да и на вопросы, которые он еще пытался поначалу задавать, отвечали односложно и невпопад. Гермиона попыталась держать нейтралитет, как во время Турнира Трех Волшебников, но роман с Роном зачастую делал ее необъективной. И не в пользу Гарри.
А он и не особо расстраивался: вынужденная изоляция со временем приучила его рассчитывать только на себя, и масса времени, освободившегося от бессмысленной болтовни, оказалась даже кстати. Во всяком случае на учебе это сказалось положительно.
Малфой если и заметил разлад в прежде стройных рядах борцов за правое дело, то никак это не прокомментировал — у них с «Потти» хватало других тем для разговоров.
Гарри иногда задумывался — как так вышло, что он сблизился с Малфоем? Раньше тот безмерно раздражал его своей презрительностью и заносчивостью. Сейчас, приноровившись к его своеобразному чувству юмора, Гарри почти наслаждался общением с единственным человеком, с которым он мог обсудить свой странный брак. У Малфоя были те же проблемы: взрослый, не слишком открытый и ласковый супруг, разница в восприятии мира, увлечениях, вкусах и темпераменте, с которой приходилось мириться. Все то же самое, казалось бы, но вот Рабастан Лестранж, несмотря на свое положение вне закона в Англии, похоже, абсолютно не мучился сомнениями и не пытался свести интимные моменты со своим младшим супругом к необходимому минимуму. С выходных Малфой возвращался загоревшим, томным и счастливо оттраханным, с туманной поволокой в глазах. Все это вызывало у Гарри безотчетную грусть.
Снейп оставался загадкой. Каждый момент близости приходилось тянуть из него, как жилы из мантикраба. За каждый поцелуй Гарри боролся, как за собственную жизнь на Турнире, каждое объятие было больше похоже на безмолвную борьбу. Больше Снейпа самим с собой. Вне спальни супруг говорил ему «вы» и был безукоризненно вежлив. Он слушал рассказы Гарри о школе, учебе, Малфое, погоде, даже изредка вставлял короткие комментарии, но дела самого Снейпа они не обсуждали никогда. Даже самые заурядные. Он продолжал держать Гарри на расстоянии вытянутой руки — достаточно близко, чтобы тот не ощущал себя совсем одиноким, но не достаточно интимно, чтобы дарить тепло. И в спальне они оказывались далеко не каждую субботу, а вместо этого сидели в гостиной, читали или варили зелья в лаборатории.
От Снейпа веяло нервозностью, желанием, подавляемым напряжением, и все эти издержки присутствия Гарри рядом игнорировались с завидным стоицизмом, словно слабости были чужды этому будто сотканному из стальных нитей человеку. Гарри поначалу очень переживал, принимая отстраненность мужа на свой счет, считая, что тот возится с ним из долга, терпеливо подавляя в себе раздражение.
В какой-то мере это действительно было так. Наступал момент, когда Гарри делал что-нибудь особенно глупое: портил дорогой ингредиент, заболтавшись, разбивал чашку, ронял книгу прямо на босую ногу Снейпа, обливался чаем или резал пальцы. В таких случаях Снейп замирал на мгновение, прикрыв глаза, сжимал переносицу тонкими пальцами и несколько раз глубоко вздыхал.
— Поттер, — через несколько секунд преувеличенно спокойно произносил он. — Как с такой грациозностью вы умудрились дожить до восемнадцати?
В остальное время Снейп был спокоен, но Гарри ощущал, что внутренне тот напряжен, будто ждет от него какого-то подвоха. И он мудро решил дать мужу время. Он стоически молчал в лаборатории, спокойно читал, если Снейп был не в настроении для нежностей и разговоров по душам, и наоборот — болтал без умолку, если тот был мрачен и замкнут.
Снейп оттаивал. Понемногу, исподволь, почти незаметно. У Гарри все реже возникало отвратительное чувство, что его терпят. Теперь он мог устроиться рядом со Снейпом на диване, положить голову ему на колени и читать что-нибудь, пока тот, фыркая, диктовал Прытко Пишущему Перу разгромный отзыв на очередную статью в журнале «Зельеварение сегодня».
А мог и вовсе сползти на толстый ковер и отвлечь от нудной книги старым как мир способом. Снейп в таких случаях тихо вздыхал, сдаваясь, и запускал пальцы в его растрепанные волосы.
Гарри давно для себя решил (после нескольких экспериментальных поцелуев с Малфоем, согласившимся помочь исключительно науки ради), что его привлекает именно Снейп. Со всеми его непонятными принципами, муками совести и сложностью характера. Малфой называл это снейпофилией в острой форме (он готовился стать колдомедиком, а потому стал обзываться особенно изобретательно), а Гарри… Гарри просто старался не задумываться о том, как это все называется. Были у него некоторые догадки, конечно, но озвучивать он их не спешил.
***
Близилось Рождество. Гарри, понимая, что не увидит Северуса целых три недели, был особенно настойчив, и супруг сдался под его напором, буквально с порога они оказались в спальне, минуя кухню и лабораторию.
— Северус, — Гарри, чуть успокоившись, следил глазами за тлеющим кончиком сигареты Снейпа, устроив голову у него на плече.
— М? — лениво отозвался тот. Курил он редко, но сегодня, видимо, был особый случай.
— Северус, я хочу кое-что тебе сказать.
— Не надо, Поттер.
Гарри это не остановило.
— Послушай, — он решительно сел и взял его за руку, — просто послушай, ладно? Я… не могу больше делать вид, что ничего не происходит. Вот не могу и все. Хочу, чтобы ты знал.
Снейп загасил сигарету и выжидающе посмотрел на него.
— Просить тебя не усложнять, как я понимаю, бесполезно.
— Я не усложняю. Я наоборот хочу все облегчить. Просто чувствую, как ты напряжен.
— Конкретно сейчас я расслаблен дальше некуда.
— Я не об этом, — Гарри глубоко вздохнул. — Хочу сказать, что я… мне кажется, я… вернее, я уверен, что…
— Я понял.
— Нет, подожди, — Гарри нежно отвел прядь волос с его лба и застенчиво улыбнулся, — это я так неловко пытаюсь сказать, что люблю тебя.
Северус нахмурился на одно короткое мгновение, и это заставило Гарри поспешно добавить:
