Моисей, Моисей.
Он служил поистине великому Богу, Богу сильному и грозному, но и беспощадному вне всякой меры. Второзаконие завершается одним из ключевых моментов Пятикнижия — смертью Моисея, Моше-рабейну. Он был ста двадцати лет, когда умер он, но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась.
Известно, что ровно до ста двадцати лет дожили лишь пять законоучителей Израилевых: Моисей, Гилель, рабби Йоханан бен Закай, рабби Йеуда а-Наси и рабби Акива. Но только о Моисее было сказано:
И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу…[34]
Моисей происходил из колена Левия и был рожден в рабстве; Мариам положила его в осмоленную корзину из тростника и оставила у воды; дочь фараона нашла младенца и воспитала при дворе. Моисей, который превратил свой жезл в змею, а воды Нила в кровь, рассек Красное море и провел свой народ по суше среди волн, извлек воду из скалы, в гневе разбил скрижали и сорок лет скитался по пустыне, не был допущен в Обетованную землю, ибо раз или два его угораздило усомниться.
И сказал ему Господь: вот земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: «семени твоему дам ее»; Я дал тебе увидеть ее глазами твоими, но в нее ты не войдешь[35].
Вместо этого он умер на горе и приобщился к народу своему, и никто не знает место погребения его до сего дня. Но прежде, однако, как утверждают авторы Второзакония, Господь явился в скинии, в столпе облачном, и сказал Моисею:
Вот, ты почиешь с отцами твоими, и станет народ сей блудно ходить вслед чужих богов той земли, в которую он вступает, и оставит Меня, и нарушит завет Мой, который Я поставил с ним; и возгорится гнев Мой на него в тот день, и Я оставлю их и сокрою лице Мое от них, и он истреблен будет, и постигнут его многие бедствия и скорби[36].
Что ни говорите, Бог сдержал Свое слово. По крайней мере, так я сказал Орнштейну в нашу последнюю встречу, когда мы разговорились о незапамятных днях, проведенных в затхлой задней комнатке в синагоге «Молодой Израиль». Орнштейн любил изводить мистера Фейнберга. «Если, — сказал он однажды, — как тут написано, Господь, Бог ваш, Он Бог богов и Владыка владык, значит, другие боги все-таки существуют. Например, Зевс. Как вы считаете?»
Орнштейн давно порвал с коммунистической партией, но, как прежде, противоборствует любым религиозным суевериям, любым формам племенного обособления. Он стал довольно известным ученым и вечно либо летит на какую-нибудь важную международную конференцию в Токио, Лондон или Милан, либо оттуда возвращается. В прошлом году он впервые попал в Иерусалим и посетил Стену Плача. «И знаешь что? — сказал он. — Я разрыдался. Стоял и обливался слезами».
Улица Св. Урбана: тогда и теперь
Пер. Л. Беспалова
Плохие новости. Закрывают среднюю школу «Барон Бинг»[37]. Нашу школу. Я имею в виду легендарную монреальскую школу, открытую в 1921 году, донельзя смахивающую на работный дом Викторианской эпохи. Что касается архитектуры — потеря невелика (здание это редкого уродства), а вот что касается чувств… это особь статья. Если битву при Ватерлоо выковали на спортивных площадках Итона, то норов убывающей год от году еврейской общины Монреаля был выкован в затхлых классах этого большого краснокирпичного здания.
Фемистокл, Фермопилы,
X2, Y2, H2S04!
Пелопоннес идет войной,
Раз, два, три, четыре!
Мы за Бинг! Бинг! Бинг!
Стоим горой!
Сегодня еврейской общине в Монреале не дают житья дурные предчувствия. Никто не берет аренду на долгий срок, каждая семья готовит — мало ли что — свой план спасения. Как бы то ни было, когда-то все мы учились в СШББ. И все нам было по плечу. Сентябрь 1944-го. Наши старшие и родные, и двоюродные братья освобождали Голландию, канадская армия шла на прорыв линии Гитлера[38], а мы — всего-навсего прыщавые недоросли — стояли в шеренгах в спортивном зале СШББ, в пусть и лоснящихся, зато свеженаглаженных брюках. Мы были новенькие. Шалые подростки тринадцати лет, окрыляемые надеждой. «Полагаем, большинство из вас, — говорили нам, — рассчитывает через четыре года поступить в Макгиллский университет. Раз так, вам придется налечь на учебу. Чтобы попасть в Макгилл, на вступительных экзаменах необходимо набрать шестьдесят пять процентов, но евреям — не меньше семидесяти пяти».
«Барон Бинг» закрывают, потому что в ней осталось всего четыреста пять учеников, по преимуществу из греческих семей, а ведь когда-то эти классы сотрясала энергия тысячи юных честолюбцев. Бесшабашные, напористые мальчишки и девчонки год за годом показывали на выпускных экзаменах наивысшие результаты в провинции Квебек.
ББ стоит на улице Св. Урбана, в самом сердце бурлящего жизнью еврейского квартала Монреаля. В мое время улица Св. Урбана занимала нижнюю ступеньку лестницы, по которой все мы рвались подняться. Впрочем, нет, улица Св. Урбана занимала не нижнюю ступеньку, ниже ее была Кларк: на Кларк не было даже задних дворов, мусор там выбрасывали на улицу. У самого входа в дом. Прямо за Кларк тянулась пресловутая Главная, точнее, бульвар Св. Лаврентия. «Кулинария» Левитта. «Котлетная» Мойше. «Булочная» Ричстоуна. Издательство газеты «Канадиэн джуиш игл»[39]. «Канада», где за четвертак можно было посмотреть три фильма зараз. Правда, порой во время сеанса тебя покусывали за щиколотки серые скользкие тварюги. В «Рокси» и «Кристал-пэлэс» показывали всего два фильма, зато сеанс включал и шоу — жалкий парад раздобревших стриптизерш.
— А ну-ка, ребятки, быстренько наденьте очки, — призывал конферансье, — красотки грядут!
За стиляжными брючатами, модными коками и бесплатными рекламными календарями автозапчастей, на которых красовались длинноногие девчонки в задранных порывом ветра платьях, приходилось отправляться на Главную — куда ж еще. Если календарь был стоящий, то «блузка рельефно обрисовывала девичьи соски», как писали в лучших из тех рассказов, что печатал «Тру детектив»[40].
Мир наш в основном ограничивался пятью улицами, расположенными между Парк-авеню и Главной: улицами Жанны Манс, Эспленейд, Уэверли, Св. Урбана и Кларк. Подтянувшись что есть силы на предпоследней ступеньке — улице Св. Урбана, — можно было разглядеть поверх разделяющей нас Парк-авеню благословенный Утремон с его обсаженными деревьями улицами и парками, катками и (О, Боже!) цокольными этажами с шикарной меблировкой. Утремон, где девчонки носили не блескучие платьишки из уцененки с яркими — вырвиглаз — ракушечными бусами, а наряды, купленные в настоящих магазинах, с ниткой жемчуга, да, да, и жемчуг этот купили аж у Биркса[41], а не стибрили с развалов в Кресге, а утремонские папаши в тройках и щегольских шляпах продавали недвижимость, или свитера, или страховки, или (он тогда был в новинку) пластик. Учились играть в гольф. Им ничего не стоило проехаться в Нью-Йорк, чтобы «сходить на пару-тройку шоу», или снять на лето коттедж в Сент-Агат-де-Мон на берегу озера. Они приобретали для детей серию «Книги знаний» — их выставляли на видном месте в застекленных книжных шкафах. «Кингс-роу» или «Навеки Амбер»[42] — напротив, прятали в нижние ящики письменного стола. Под замок.
