Еще чуткие ищейки из ФБР на долгие годы запомнили pensées[182] Лански: «Бывают люди, которым не дано стать хорошими. В каждом человеке есть четверть добра. Остальные три четверти — зло. Нелегкая это битва, трое на одного».

Биография мистера Лейси одновременно и развенчивает, и подтверждает различные мифы о гангстерах. Лански никогда не говорил об организованной преступности: «Мы крупнее, чем сталелитейная промышленность США» — эту фразу ему в 1967 году приписал журнал «Лайф». Так что Хайман Рот, его альтер эго во второй части «Крестного отца», был не прав.

Однако мне приятно сообщить, что по крайней мере у некоторых воров имелось представление о честности. Гангстеры охотно заключали сделки с Лански, так как он не жадничал и не подставлял партнеров. Он гордился тем, что и во Флориде, и на Кубе завзятые игроки без опаски играли за его столами.

— Любой, кто приходил в мое казино, — говаривал Лански, — знал, что если он и проиграл, то не потому, что его надули.

Псих Сигель и Джо Адонис, подельники Лански в сороковых годах, гордились сотрудничеством с таким интеллектуалом.

— Мейер-то! — сказал однажды кто-то из них. — Прикинь? Член клуба книжных новинок месяца!

На склоне лет Лански стал завидовать знаменитым винокурам, в особенности Сэму Бронфману и Луису Розенсталю с его «Шенли», заложившим семейное богатство на прочном фундаменте бутлегерства. Некогда, во времена «сухого закона», они снабжали его запретным пойлом, а ныне превратились в респектабельных бизнесменов. Сам же мистер Лански отнюдь не был финансовым гением. Он терял деньги почти на всех своих легальных авантюрах и не избавился вовремя от акций нефтяных месторождений. И когда этот человек, которого называли «председателем правления преступного мира» и которому одно время приписывали капитал в 300 миллионов долларов, умер, его жене и детям досталось меньше миллиона на четверых, как уверяет мистер Лейси на основании «источников, заслуживающих максимального доверия».

Когда Фидель Кастро отобрал у Лански шикарный отель «Ривьера» в Гаване, маленький человек прогорел приблизительно на девять миллионов долларов.

— Не ждите большого наследства, — предупредил дядя Джейк свою племянницу и двух племянников, младший из которых окончил Вест-Пойнт[183]. — Если вашего папашу сегодня подстрелят, он банкрот.

Поразительно, но в алфавитном указателе превосходной, хотя и, на мой взгляд, чересчур привередливой книги Ирвинга Хоу «Мир наших отцов» Мейера Лански нет, равно как нет ни единого упоминания о Малыше Твисте, Большом Джеке Зелиге, Кровавом Цыгане, Квелом Бенни, Штукаре Гордоне, Психе Сигеле, Голландце Шульце, Филиппе Коволике по прозвищу Клёцка, Маленьком Хайми Хольце и других громилах из Ист-Энда, шайке бандитов с самыми цветистыми именами со времен «Ньюгейтского вестника»[184]. Не в укор мистеру Хоу будет сказано, но историю еврейского наследия в Америке должен был бы вершить писатель уровня Исаака Бабеля.

В его отсутствие и ввиду нежелания мистера Хоу «позорить» нас перед соседями-гоями мне пришлось довольствоваться «Взлетом и падением еврейского гангстерства в Америке» Альберта Фрида, а также другими трудами, стиль которых зачастую вызывает не предусмотренные автором приступы веселья. Взять хотя бы сочинение Марка Стюарта «Гангстер № 2. Долговязый Цвильман, родоначальник организованной преступности» с приснопамятным описанием закулисной встречи главного героя с юной Джин Харлоу[185]: «Ее большие соски, казалось, протыкали насквозь дешевую ткань [ее полупрозрачного наряда], словно тщась вдохнуть глоток свежего воздуха».

Мейер Лански появился на свет под именем Мейер Сухомлянский[186], и произошло это приблизительно в 1902 году в Гродно, на границе России и Польши. В городе проживало сорок тысяч душ, семьдесят процентов населения составляли евреи, и до 1911 года, когда он с родными вслед за отцом уехал в Бруклин, он посещал хедер — еврейскую школу. В 1914 году семейство Лански переселилось на Гранд-стрит в Манхэттене, и Мейер пошел в школу «Эдьюкейшнл альянс». В то время там учились будущий основатель Эн-би-си Дэвид Сарнофф, Эдди Кантор, Ян Пирс, раввин Гиллель Силвер[187] и Луис Дж. Лефковиц, впоследствии занявший пост генерального прокурора штата Нью-Йорк.

Знакомство с Психом Сигелем и Сальваторе Луканией, он же Счастливчик Лучано, Лански свел еще в детстве. А уже юношей, встав на преступный путь, он повстречался с легендарным Арнольдом Ротштейном по прозвищу Мозг, который был для ганстеров-неофитов вроде духовного наставника. В число его воспитанников, помимо Лански, входили Лучано, Джек Даймонд по прозвищу Ноги, Голландец Шульц, Долговязый Цвильман и Франческо Кастилья, позже ставший Фрэнком Костелло.

Во время ежедневных встреч со своими пособниками в кошерном ресторане Ратнера на Дэланси-стрит Лански курил одну сигарету за другой и выпивал бессчетное количество чашек кофе. Вскоре он со своей первой женой поселился в «Маджестике», том же жилом комплексе в Верхнем Вест-Сайде, что и Уолтер Уинчелл. В разгар тридцатых годов он перебрался от Ратнера в «Норз-грилль» при «Уолдорф-Астории», где снимали апартаменты Лучано и Сигель.

Начав с нескольких казино в Саратога-Спрингз, штат Нью-Йорк, он в два счета открыл игорные заведения повсюду, от Флориды и Лас-Вегаса до Гаваны. Его пытался упечь за решетку Томас Дьюи, а потом, с тем же успехом, Эстес Кефовер[188]. Каждый раз, как Лански удавалось вывернуться из лап прокуроров, слава его росла. Лански оставался недосягаемым. Но когда он состарился и захворал, его депортировали из Израиля, и это Несмотря на то, что во время Войны за независимость он открыто помогал Израилю деньгами и оружием. С другой стороны, Лански сподобился увидеть, как последний из его предполагаемых обвинителей, генеральный прокурор США Джон Н. Митчелл[189], угодил за решетку. Это, должно быть, порадовало семидесятипятилетнего старика, который каждый день прогуливался с собакой по Коллинз-авеню в Майами, то останавливаясь возле «Вулфи» поболтать со старыми дружками, то заглядывая в кафе при гостинице «Сингапур». По словам агента ФРБ в Майами, «он хвалился, что перепьет всех нас и хохотал при этом так, что того и гляди отдаст концы».

Под конец жизни этот бывший пособник профессиональных убийц чувствовал бы себя вполне в своей тарелке на съезде республиканцев. Его внук вспоминал, как однажды на Саус-Бич Лански увидел грязного, обросшего автостопщика.

— Дедуля опустил окно, — рассказывал Мейер II, — и крикнул: подстригись да помойся, тогда, может, я тебя и подвезу.

В середине семидесятых, пишет мистер Лейси, когда былое богатство и могущество канули в прошлое, Лански «не брезговал получать пенсионное пособие. Как член Американской ассоциации пенсионеров он получал ежемесячник „Модерн мэтьюрити“ — с рецептами полезных блюд из отрубей, рекламой книг с крупным шрифтом и скидками в сети гостиниц „Холидей инн“».

Мейер Лански умер от рака в Майами, в госпитале «Маунт Синай», 15 января 1983 года. Последние словами, которые сумела разобрать его вторая жена Тедди, были: «Отпусти меня! Отпусти!»

В наши дни независимый продюсер в Беверли-Хиллз не может — Боже упаси! — на глазах у всех вот так запросто, пешком, спуститься с дачи на холмах, чтобы провести деловую встречу в «Поло лаундж» или пообедать в «Спаго». Бодрые утренние прогулки преданы забвению, звездные персоны передвигаются исключительно посредством «роллс-ройсов», «мерседесов» и «ягуаров». Но первый независимый продюсер, этот мастодонт, выпустивший первую полнометражную голливудскую картину, ходил пешком. Шмуэль Гелбфиш, он же Сэм Голдфиш, прославившийся под именем Сэмюэла Голдвина. В 1895 году этот высокий, худой, как щепка, шестнадцатилетний паренек, первенец в семье евреев-хасидов, фактически без гроша в кармане прошел почти пятьсот километров от Варшавы до Одера, переправился на ту сторону, после чего прошагал еще триста километров до Гамбурга, где добрый перчаточник по фамилии Либглид ссудил ему восемнадцать шиллингов на поезд до лондонского парохода.