– Да, к нему, – тихо прошептала я, вскинув голову вверх и наблюдая за тем, как с серого свинцового неба медленно падают крупные снежинки, оседая на всевозможных поверхностях. – Я очень боюсь, Ром. Боюсь потерять его…

– Не говори ерунды, – парень смерил меня серьёзным, но в то же время сочувственным взглядом. – Всё будет хорошо…

– Не будет! – резко прервала его я, отходя на пару шагов назад, тем самым вырывая свою руку из его руки. – Уже не будет. А что, если он возненавидит меня? Я не вынесу этого.

– За что? – удивившись, брюнет широко развёл руками в стороны, явно недоумевая от моей реплики. – Я не понимаю тебя. Совершенно не понимаю.

– Ведь это я во всём виновата. Я! – из глаз самопроизвольно брызнули слёзы, и я отвернулась. – Если бы я не начала эту глупую ссору, то сейчас с Антоном было бы всё в порядке!

– Ты не виновата, Лика. Это был несчастный случай. Не кори себя, – мне на плечи легли тёплые ладони Стрельцова, вселяя малую толику надежды. Надежды на лучшее. Но легче мне всё равно не становилось.

В этот момент в моём кармане завибрировал телефон, и я, слегка успокоившись, ответила на звонок, полностью игнорируя вездесущие реплики Романа.

– Да, я слушаю, – чуть охрипшим голосом пробормотала я, потирая пальцами переносицу в ожидании дальнейшего развития диалога. – Что? Повторите, пожалуйста, ещё раз.

– Эй, что происходит? – взволнованно спросил Стрельцов.

Впервые за эти несколько дней, я действительно искренне улыбнулась, быстро запихнув телефон обратно в карман:

– Антон пришёл в сознание. Его разрешено посетить, – всё, что смогла ответить я, резко срываясь с места.

Глава 26. Забытые краски.

Не знаю, как я умудрилась добраться до больницы без каких-либо происшествий и осечек, так как абсолютно ничего не различала от нахлынувших слёз чрезмерного счастья и от осознания того, что я скоро увижу Антона, смогу поговорить с ним, возможно, обнять, поцеловать и попросить… прощения. Именно прощения, потому что я до сих пор винила себя в произошедшем и не могла смириться с данными обстоятельствами. Сердце, в буквальном смысле, разрывалось от тяжёлых, словно свинец, чувств, а душа требовала излиться. Но не любому человеку, а именно ему. Ему, и никому больше…

Не могу сказать, бежал ли следом за мной Роман, так как я попросту этого не замечала, а когда перед глазами точно материализовалась знакомая дверь палаты, за которой находился Антон, я остановилась. Резко. Но не из-за того, что мне этого захотелось – на моём пути находилась Ирина Геннадьевна, не пуская вовнутрь помещения. Моё лицо в один момент исказилось от всепоглощающего гнева.

– Что происходит? – громко воскликнула я, пытаясь обогнуть её с разных сторон, но она снова делала шаг, следом за мной, с точностью повторяя мои движения и оставляя меня в невыгодном положении. – Вы мне объясните, наконец, почему мне нельзя войти?

– Лика, – шумно выдохнула женщина, кидая в мою сторону сочувственный взгляд ореховых глаз, что уже начинало мне не нравиться. Без каких-либо сомнений. – Тебе лучше уйти. Сейчас.

– Какого чёрта? – ещё громче завопила я, уже практически набрасываясь на ни в чём не повинную женщину, с кулаками. – Вы обещали мне. Обещали, Ирина Геннадьевна!

– Во-первых, не кричи, – безапелляционно заявила она, в один миг становясь серьёзной и непроницаемой, как это обычно бывало в школе на массовых мероприятиях и за пределами директорского кабинета. – А, во-вторых, это была ошибка. С моей стороны. Я не должна была тебе звонить.

– Что? – кровь отлила от моего лица, а в глазах зарябили тёмные пятна. Я пошатнулась, облокачиваясь на стену, прилежащую к той самой палате, куда меня не пускали. Я должна что-то предпринять. Обязательно. – Вы не можете так со мной поступить. Не можете…

– Прости, – её голос дрогнул, в тот самый момент, когда я со всей силы оттолкнула женщину и ворвалась в помещение. – Лика, Стой. Не смей!

Но я уже её не слушала, огромными шагами направляясь в сторону кровати, где лежал Прокопов, глядя на меня огромными светло-карими, пусть болезненными, глазами. Он действительно был в сознании, и от этого становилось теплее на сердце.

– Антон, – всё, что смогла вымолвить я, остановившись в считанном полуметре от капельницы. Ближе я подойти, к сожалению, не смогла. Парень так и не отрывал взгляда от меня, будто ища во мне что-то, чего не знала я, и почему-то было странное ощущение равнодушия и отрешенности. И шло это всё от него, а не от меня. – Я…

– Ты не поняла? – в какой-то момент его бледные губы сжались в одну тонкую полоску, а глаза резко потемнели. Он сжал свободной рукой край простыни, всё также не отрываясь от моего лица. Я опешила и мысленно отшатнулась. Его голос пугал холодом и тем самым равнодушием, которого я так боялась от него услышать. – Я не хочу тебя видеть. Ты это хотела услышать? Это? – парень перешёл на крик, а аппарат, мерящий его сердцебиение, начал неугомонно пикать.

– Что ты такое несёшь, Антон? – всхлипнув, я начала медленно оседать на холодный кафельный пол, теряя координацию движений и вообще координацию чего-либо. Он убивал меня словами. Морально я не могла этого перенести. Снова.

«Он винит меня. Он ненавидит меня. Это я во всём виновата», – мысленно проговаривала я в который раз. Стараясь это не озвучивать.

– Кто пустил её? – таким же резким тоном заявил Антон, сквозь боль, отражённую на его лице, приподнимаясь с кровати. Я закрыла глаза. Мне было настолько не по себе, что я едва осознавала, где сейчас находилась, с кем разговаривала и из-за чего мысленно терялась. Ну, сколько уже можно? Я не выдержу всего этого. Теперь понятно, почему меня к нему не пускала Ирина Геннадьевна. Он не хотел видеть меня. Всё, это действительно конец, и надеяться больше не на что. – Я же просил… не пускать её! – он запнулся, но я уже этому не придала абсолютно никакого значения. Будь, что будет. Я больше не буду бороться. Устала, слишком устала от всего этого.

В палату, в один какой-то миг, ворвались Ирина Геннадьевна, Роман и следом за ними молоденькая медсестра со шприцом в руках. Она смерила меня самым обыкновенным взглядом, а потом посмотрела на Антона, вероятно оценивая обстановку происходящего.