А Ормкель, словно только того и ждал, мгновенно впился взглядом в лицо Ингиторы. Взгляд его был похож на стальной клинок, а скошенное веко придавало ему особенно зловещий вид. Он сразу догадался, кто эта девушка в красном платье, в серебряных украшениях на груди и руках. Ее-то он и искал.

— Видно, это и есть та Дева-Скальд, что сочиняет стихи про Торварда конунга! — воскликнул он.

— Это я! — оттолкнув плечом кого-то из ярлов, Ингитора шагнула вперед. Пусть никто не думает, что она боится. — Это я! И чем сверлить меня глазами, лучше ответь, Ормкель сын Арне! Ты можешь поклясться на мече, что кюна Хёрдис не помогла вашему конунгу одержать победу?

— Не тебе упрекать его в этом! — грубо ответил Ормкель, и гридница снова загудела — такой ответ подтверждал обвинение. — Разве не ты все эти месяцы порочила Торварда конунга стихами, насылала на него порчу, лишала его сна и радости!

А Ингитора вдруг вскрикнула так, что даже Ормкель вздрогнул. Уж его, казалось, ничто не могло смутить, но в голосе Девы-Скальда он вдруг услышал голос настоящей Всадницы Мрака. Не больше двух раз он видел маленькую ведьму Дагейду, но не мог без содрогания вспомнить ее лицо, дышащее дикой колдовской силой инеистых великанов.

— Вот как! — радостно крикнула Ингитора, и радость ее была страшной. — Значит, его достало! Через море его били мои стихи, как его копье ударило моего отца и меня! О великие боги, благодарю вас!

Ормкель смутился, сквозь зубы помянул Мировую Змею. Не следовало ему говорить так и давать язвительной Деве-Скальду повод для торжества. Но сказанного не воротишь.

— Однако его удачи хватило на то, чтобы одолеть вашу дружину и взять в плен конунгова сына! — воскликнул он. Ингитора была второй женщиной после кюны Хёрдис, с которой Ормкелю приходилось спорить — всех других он просто не замечал и никогда не слушал. И этих двух, которые вынудили его с собой считаться, он ненавидел как злейших врагов. В его глазах они унижали достоинство всех мужчин.

— О, удача его и впрямь велика! О ней по всем землям ходит немало рассказов! — воскликнула Ингитора.

Гневный блеск глаз Ормкеля вдруг разбил лед, сковавший, ее душу, она снова ощутила дуновение свежего ветра, перед взором ее вспыхнуло радужное сияние Альвхейма. Внезапно она заметила Хальта — он стоял в углу, глаза его были устремлены на Ингитору с прежним расположением, он улыбнулся ей, словно хотел подбодрить. Ингитора чуть не засмеялась от радостного чувства легкости и света, наполнившего ее. И она звонко отчеканила, глядя в лицо Ормкелю и стараясь видеть в нем Торварда, чтобы прямо сейчас, через моря и земли, выстрелить в него стрелой разящего слова:

Слэтты ответили коротким обвалом смеха — стихи Ингиторы не могли оставить их равнодушными. А лицо Девы-Скальда сияло счастливым румянцем — она всей душой надеялась, что в это самое мгновение у конунга фьяллей разболится живот. Но тут же на ум ей пришел Эгвальд, и душу затопила волна сострадания и нежности, которой она еще не испытывала к нему раньше, пока он был здоров и не нуждался в сочувствии. Свет Альвхейма еще наполнял каждую частичку ее существа, и Ингитора продолжала, едва утих смех:

— Вижу я, что велика твоя любовь к конунгову сыну! — злобно глядя на Ингитору, заговорил Ормкель. — Может быть, тебе любопытно будет послушать, что думает Торвард конунг о его судьбе?

В гриднице повисла каменная тишина.

— Хотел бы я спросить тебя об этом, — спокойно сказал Хеймир конунг. Он очень хорошо владел собой. — Торвард конунг, я думаю, не был удивлен походом Эгвальда. Не так давно от руки вашего конунга погиб Скельвир хёльд, один из достойнейших моих людей. И никто из нас не знает, что послужило причиной нападения фьяллей на мирные торговые корабли. Зато всем ясна причина, по которой Эгвальд ярл хотел отомстить за своих людей. И если Один пожелал сохранить ему жизнь, может быть, мы и сумеем договориться с Торвардом конунгом. Не примет ли он выкуп за то, чтобы вернуть мне сына?

— Именно это он поручил мне передать тебе, Хеймир конунг, — ответил Ормкель. Теперь он смотрел только на конунга, словно Ингитору счел недостойной более своего внимания, но лицо его оставалось красным от досады. — Условия его таковы. Все четыре корабля остаются у нас — это добыча Торварда конунга. За самого Эгвальда ярла Торвард конунг желает получить десять марок золота. За каждого из его людей — три марки серебра.

— Эта цена не кажется мне чрезмерной, — спокойно ответил Хеймир конунг. — Если ты побудешь в Эльвенэсе еще три дня, то мои люди с выкупом за Эгвальда ярла отправятся с тобой. Но Торвард конунг должен дать время семьям прочих хирдманов, чтобы собрать серебро для выкупа. Не у всех сейчас найдется три марки.

— Торвард конунг согласен ждать, но тогда слэттам придется возместить ему содержание пленных за то время, что они проведут в Аскргорде. А что касается выкупа Эгвальда ярла, то здесь есть еще одно условие.

Кюна Аста ахнула, ожидая чего-то страшного. Даже у невозмутимого Хеймира конунга дрогнуло что-то в лице.

— Торвард конунг хочет быть уверен, что все пройдет честно, — продолжал Ормкель. — Он хочет, чтобы выкуп ему привез кто-то из твоей семьи, Хеймир конунг.

— Моя семья не так уж велика, — ответил Хеймир.

— Я! — вдруг со своего места поднялась кюн-флинна Вальборг. — Я поеду, отец. Если это нужно для Эгвальда, то я не боюсь. Я верю, что Торвард конунг не обманет нас!

В лице Вальборг горело воодушевление, окрасившее румянцем ее щеки. Люди с изумлением смотрели на нее, дивясь ее смелости и преданности брату. Но был один человек, который думал об этом иначе.