— Теперь, я думаю, тебе придется придумать мне новое прозвище, — сказал Торвард утром. Услышав его голос, Ингитора мгновенно обернулась от ручья, где пыталась оттереть кровавые пятна со своего плаща. Торварда она увидела даже не лежащим, а сидящим, и никакое другое зрелище не могло порадовать ее больше. Бросив плащ на камень, она поспешно подошла к Торварду, на ходу стряхивая воду с мокрых рук, и села рядом с ним.

— Как ты? — спросила она, настойчиво оглядывая его и радостно улыбаясь при этом. — Принести тебе воды? Или хочешь мяса? У нас осталось еще немного.

— Еще бы не хотеть! Сегодня нам понадобятся силы. До кургана осталось уже недалеко. Посмотри — его уже видно!

Торвард показал на север. В конце длинной пустой долины, у подножия новой горы, виднелся одинокий курган. Он был полукруглым, похожим на перевернутый великанский котел, его основание опоясывал особый земляной вал, а на вершине чернел большой камень. Его никак нельзя было спутать с обыкновенным холмиком, и странно было видеть этот след человеческой судьбы в самом сердце дикого Медного Леса.

— Не хочешь же ты идти туда уже сегодня? — тревожно спросила Ингитора.

— А почему нет? — удивился Торвард. — Я и так слишком долго к нему шел, чтобы опять ждать. Если ты об этом, — он посмотрел на свое плечо, обмотанное неровно лежащими окровавленными лоскутами, — то не так уж сильно он меня поцарапал. Было больше волчьей крови, чем моей. Я понимаю, вчера это выглядело страшновато, но царапины не такие уж глубокие. Так ты слышала, что я сказал? Может быть, теперь ты придумаешь мне новое прозвище?

Торвард взял Ингитору за руку и посмотрел ей в глаза. Понятно было, о чем он спрашивает. После всего произошедшего их прежние отношения окончились, и начаться должно было что-то совсем другое.

— Я уже дала тебе одно — Морской Великан. А еще… пожалуй, лучше тебе подойдет прозвище Убийца Волка.

— Немножко хуже, чем Убийца Дракона, но я не Сигурд. Пусть будет так. — Торвард улыбнулся, придвинулся к Ингиторе ближе. — А какой подарок ты к этому прибавишь?

Ингитора фыркнула и отодвинулась.

— Ты слишком много хочешь сразу, Торвард, конунг фьяллей. Я и так подарила тебе свою рубашку и осталась всего в одной, как нищенка.

— А я всегда хотел много и сразу. Иначе это был бы не я. А что касается рубашки, то в Аскргорде я подарю тебе взамен десять. Хочешь — из шелка, хочешь — из говорлинского льна.

Ингитора не ответила. Мысль об Аскргорде оживила в ее памяти все, что было до Квиттинга и не изменилось со смертью Жадного. Вот уж кто был виноват меньше всех!

— Пока не будем об этом говорить, — сказала она и отошла к костру. — Знаешь, мне пока не очень-то верится, что на свете существуют Аскргорд, Эльвенэс и все прочее.

— Может быть, ты и права. Но курган существует, мне его отсюда видно. И сейчас мы к нему пойдем.

Дорога до кургана далась им обоим нелегко. У Торварда болели глубокие царапины на груди и на плече, ныли руки и ноги, помятые тяжелым чудовищем. Ингитора тоже чувствовала себя разбитой — это сказались вчерашние метания от оцепенения к бурным всплескам сил. Они шли медленно, часто присаживались на валуны отдохнуть и до кургана добрались как раз к сумеркам.

Подойдя к подножию шага на три, они разом остановились. Торвард рассматривал курган, насыпанный так, как испокон веков делалось в племени фьяллей, и каждая ложбинка на его боках, черный камень на вершине и трава на склоне казались ему знакомыми, как будто он уже был здесь. Так может человек смотреть на дерновую крышу родного дома, который покинул много лет назад, но не забыл. Торвард столько думал об этом кургане, так часто воображал его себе, и теперь ему не верилось, что перед ним не мечта и не видение.

Нагнувшись, он провел ладонью по земле, по траве у подножия кургана. Они показались ему теплыми, чуть влажными от лесной сырости. Нет, это не мечта.

— Еще рано, — прошептала Ингитора. — Его нужно позвать в полночь. Ты ведь не собираешься силой отнять меч у родного отца?

— Неужели ты и сейчас думаешь обо мне так плохо? — спросил в ответ Торвард, разогнувшись и не сводя глаз с кургана. — Силой нельзя взять ничего хорошего. Дракон Битвы однажды был украден, и отцу пришлось много сил потратить на то, чтобы обратить его могущество себе на пользу. Теперь он должен отдать мне его сам.

— Мы попросим его в полночь. А пока расскажи мне о них — о твоем отце и о мече.

Они сели на землю возле кургана. Торвард рассказывал, а Ингитора слушала, поглаживая обгорелое, наполовину укороченное ясеневое древко, которое руны сделали волшебным жезлом. Им обоим казалось, что они сидят перед дверями дома и ждут, когда хозяева впустят их. Два человека в сердце ведьминых лесов, на пороге иного мира — такие слабые и такие сильные. Им было немного не по себе; обмениваясь какими-то словами, они ждали, ловили слухом всякий отдаленный звук, краем глаза следили за всяким дрожанием травы на кургане, колеблемой ветром. Они не боялись хозяев Медного Леса, но ждали знака из-за грани миров, к которой подошли так близко.

А сумерки сгущались, Ингитора подвинулась поближе к Торварду. Чем ближе была полночь, тем быстрее нарастало в ней волнение. Она знала, что сейчас свершится что-то очень важное, что наложит след на их судьбы, на их души. У подножия этого кургана для них обоих кончится одна дорога и начнется совсем другая. Дорога обретений и дорога потерь — ибо иные миры ничего не дают даром. Никто, соприкоснувшись с ними, не уходит таким же, каким пришел.

В небе показалась луна — особенная луна Квиттинга, огромная, яркая, золотая. До полуночи оставалось недолго.

— Теперь пора! — прошептала Ингитора, и голос ее слегка дрожал. Она волновалась так, как будто ее жизнь и смерть зависели от того, откроется ли перед ними курган. Могла ли она подумать раньше, что ей так дорог и важен станет успех человека, которого она считала своим врагом?

Подойдя к кургану, она поднялась немного выше по склону и нашла небольшую проплешинку каменистой земли. На этом клочке Ингитора нацарапала обугленным концом своего ясеневого жезла несколько рун, медленно напевая: