По гриднице пробежал ропот. Уверенный, даже нагловатый вид посланца яснее слов говорил о том, что вести эти будут невеселыми для слэттов.

— Что с моим сыном? — воскликнула кюна Аста и от волнения даже поднялась с места. Она словно прозрела: до сих пор она, кажется, не представляла себе ясно той опасности, навстречу которой отправился Эгвальд. Жена богатого и могущественного конунга привыкла слышать вокруг себя разговоры о битвах и походах, но до сих пор все они кончались благополучно, и кюне Асте казалось, что так будет всегда, что так и должно быть. Но теперь, глядя в чужое, суровое и страшное лицо Ормкеля, она вдруг ощутила резкую тревогу за сына и страх потери, которые ударили ее тем сильнее, что были ей непривычны.

— Твой сын жив и только ранен! — ответил Ормкель, глянув на кюну. Ее испуганный и растерянный вид доставил ему удовольствие. Именно такими он мечтал увидеть лица всех слэттов!

Ингитора перевела дух и только тут заметила, что несколько мгновений не дышала — как ей показалось, очень долго. Если даже беспечная кюна Аста поняла опасность, то что же должна была почувствовать Ингитора, весь этот месяц не думавшая ни о чем другом! Стоявший пред ней человек был, без сомнения, одним из ближайших ярлов Торварда конунга. Мысли ее путались, она не могла вспомнить, говорил ли ей кто-нибудь из отцовских или Хеймировых хирдманов про Ормкеля Неспящий Глаз. Но перед ней стоял приближенный ее единственного непримиримого врага. И на его лице было написано горделивое торжество и снисходительное презрение к побежденным. Оскаленная морда дракона не показалась бы Ингиторе такой отвратительной и страшной!

Однако Эгвальд жив! А значит, есть и надежда. Все еще можно будет уладить! И она опять с нетерпением впилась глазами в лицо Ормкеля.

А тот, не спеша продолжать, как будто давая слэттам время осознать его слова, разглядывал семью конунга. По кюне Асте он только скользнул взглядом и тут же нашел рядом с ней Вальборг. На кюн-флинне его взгляд задержался, не смущаясь и тем, что сама она смотрела на него. Боком, по привычке, Ормкель глянул на человека, стоявшего рядом с ней, и вдруг в лице его что-то дрогнуло. Ни мгновения не задержавшись, его взгляд скользнул дальше. Ингитора не оборачивалась, но она помнила, что с другой стороны от сидящей Вальборг стоит Рагнар. И Ормкель отметил его присутствие, узнал его. Может быть, в этом нет ничего удивительного — ведь Рагнар сам говорил, что часто зимовал в Аскргорде. Вполне понятно, что его знает вся дружина Торварда. Но после всего того, что Ингитора думала о Рагнаре и Вальборг сегодня утром, его знакомство с Ормкелем показалось ей подозрительным. Нет, этот странный торговец с повадками воина приплыл в Эльвенэс неспроста.

— Что с моим сыном? — вслед за женой повторил Хеймир конунг, но гораздо спокойнее. Он тоже не остался равнодушен к известиям фьяллей, но гораздо лучше умел держать себя в руках.

— Твой сын напал на Аскргорд с четырьмя кораблями и тремя сотнями хирдманов, хотя знал, что у Торварда конунга впятеро меньше людей! — горделиво и чуть-чуть презрительно говорил Ормкель. Очевидно, ему было приятно видеть унижение врага. — Но Тор помог фьяллям, валькирии были на нашей стороне. Эгвальд ярл был разбит перед Аскрфьордом. Большая часть его людей отправилась прямо к Ранн и Эгиру. Около ста в плену у Торварда конунга. Среди них и сам Эгвальд ярл.

Женщины ахнули, даже хирдманы не сдержали возгласов. Само то обстоятельство, что вести о походе пришли не от Эгвальда, а от фьяллей, не обещало ничего хорошего. Но разгром, плен! Чтобы Эгвальд, обладая впятеро большими силами, потерпел такое сокрушительное поражение! В это невозможно было поверить, это не укладывалось в головах.

— Я вижу, вы не очень-то склонны мне верить! — ответил Ормкель на общий изумленный возглас. — Я привез кое-что, что вас убедит.

С этими словами он принялся развязывать плотный кожаный мешок, с которым явился в гридницу. Не у одного из слушавших его промелькнула страшная мысль, что доказательством послужит чья-то голова. Но нет — предмет, лежавший в мешке, был слишком плоским и длинным.

Развязав кожаный ремешок, Ормкель сунул в мешок руку и извлек секиру — отлично всем известную секиру, от обуха почти до самого лезвия покрытую узорной золотой насечкой. Ее имя было Великанша Битвы, и Хеймир конунг подарил ее сыну, когда того посвящали в воины.

— Я думаю, вы все хорошо ее знаете! — сказал Ормкель, показывая секиру сначала конунгу, а потом всем вокруг. — С этим оружием к нам явился Эгвальд ярл. Но после битвы она досталась Торварду конунгу. И он прислал ее назад тебе, Хеймир конунг. Те руки, которым ты ее доверил, оказались не очень-то удачливы.

Слэтты зароптали — эти слова были весьма обидными. Но Хеймир конунг сидел с непроницаемо-каменным лицом. Он не зря славился умом и понимал, что сейчас он не в том положении, чтобы обижаться. У него ведь был только один сын.

— Он ранен? Что с ним? Да говори же! — волновалась кюна Аста, чуть не плача от тревоги и тоски по своему сыну. Она всегда любила Эгвальда, но сейчас, когда она ощутила настоящий страх его потерять, сын стал для кюны Асты дороже собственной жизни.

— Он ранен в плечо, но большой опасности нет, — небрежно ответил Ормкель, снисходя к женской слабости. — Он даже сохранит руку…

Все это время он шарил глазами по окружению конунга, как будто кого-то искал.

— Не знали мы, что доблесть Торварда конунга так велика! — возмущенно воскликнула Ингитора. Мысль пришла к ней как будто извне, но она была убеждена в ее верности. — Уж конечно, без колдовства здесь не обошлось! Все знают, что мать Торварда — колдунья! Она раньше была женой великана, разве нет? Она околдовала Эгвальда ярла и тем добыла победу фьяллям!

По гриднице снова пробежал изумленный и испуганный ропот. Не случалось такого, чтобы девушки говорили перед конунгом, не спросив позволения. Но Ингитора была не просто девушкой, а Девой-Скальдом. И всем показалось, что слова ее недалеки от истины. Повесть о том, как Торбранд конунг добыл жену в пещере великана, была одним из излюбленных вечерних рассказов во всех двенадцати племенах Морского Пути.