От станции вправо шла проселочная дорога. Ленни знал, что на этой дороге, милях в двух отсюда, лежит его родная деревня, сейчас заслоненная пригорком. Налево виднелась кучка домов — окраина поселка. Дальше налево по склонам были разбросаны отдельные фермы.

Как здесь просторно. Как легко дышится. Какой чистый воздух. Во все стороны, сколько можно окинуть глазом, — пологие склоны, волнистая широкая равнина. И какое синее небо, какое яркое утреннее солнце, какой прохладный, освежающий ветер. Да, здесь есть место, где жить, есть воздух, чем дышать.

Напротив станции через дорогу стоял киоск. Небольшая закусочная. Двое загорелых дюжих мужчин сидели возле ларька и пили кофе. Им подавала полногрудая белая девушка. Поодаль стоял грузовик. И она и мужчины — все смотрели на Ленни.

Ленни опустил чемоданы на землю и с минуту помедлил, глядя в нерешительности на сыпучий песок дороги. Идти далеко, чемоданы тяжелые. Хорошо бы выпить кофе. Да, но это не Кейптаун. В Кейптауне он подошел бы к ларьку и спросил чашку кофе. Но здесь этого нельзя. Он видел, что все трое белых смотрят на него, но притворялся, что не замечает.

— Посмотрите-ка, — сказал один из мужчин, сидевших возле киоска. — Видишь? Что это такое, как по-твоему?

Другой пожевал губами, как бы размышляя, и сказал тоном сомнения:

— Да уж и не знаю, как тебе сказать. Вроде обезьяна вырядилась в хороший костюм, получше того, что я сам ношу по воскресеньям, да и разгуливает по дороге. Но ведь сегодня не воскресенье, так что уж и не знаю…

— А может, она каждый день носит такой костюм? Только нет, ты ошибаешься. Это не обезьяна. Морда у него малость посветлей. Это бушмен из города.

Другой протер глаза и с удвоенным усердием принялся разглядывать Ленни.

Девушка хихикнула, потом громко расхохоталась.

— Бушме-ен? — протянул тот, что говорил про обезьяну.

— Ну да. Они ведь в городах говорят по-английски, а себя называют — евроафриканцы.

— Евроафриканцы?.. Ишь, слово-то какое хитрое. А что оно значит?

Первый ухмыльнулся.

— Да ты же знаешь. Это значит — цветной, ну, полукровка, выродок. — Он с отвращением сплюнул.

Другой кивнул и пальцем показал на Ленни:

— И этот из таких?

— А то как же.

— Ишь ты. А ничего, смазливенький. А складка-то на брюках какая, видал? Небось костюм на заказ шит. А башмаки? Ты когда-нибудь носил такие башмаки?

Ленни нагнулся взять чемоданы. Лучше всего поскорее уйти. Незачем нарываться на неприятность. Конечно, он любого из них мог бы свалить с ног, но ведь не станут драться один на один.

— Эй! Ты!

Ленни выпрямился и застыл в ожидании. Сколько раз он обсуждал вопрос о цветных и в Лиге освобождения африканцев и на заседаниях Неевропейского фронта[7]. А теперь этот вопрос и его взял за горло. И для него прозвучал сигнальный рожок.

— Поди сюда! — сказал тот, что заговорил первым.

«Южная Африка, — устало подумал Ленни, — да, вот она, Южная Африка». Он перешел через дорогу. Ну, этого цветного они, во всяком случае, не запугают, решил он про себя; избить меня они могут, но запугать — нет. Он остановился перед тем, который его позвал, и прямо поглядел ему в лицо.

Тот, прищурясь, рассматривал Ленни.

— Ты откуда? — вдруг рявкнул он.

— Из Кейптауна.

— А здесь что тебе нужно?

— Я здесь живу.

— Никогда тебя не видал.

— Я семь лет жил в Кейптауне.

— В школе учился?

— Да.

— Какой на тебе ярлык?

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказал. Небось с ученым титулом пишешься?

Ленни усмехнулся:

— Да. Даже с двумя.

Трах! Тяжелый кулак ударил Ленни по зубам. Рука Ленни сама дернулась вверх — на удар ответить ударом. Ленни с трудом подавил в себе этот порыв. Но белый заметил его движение и ударил вторично. Ленни облизнул губы и сплюнул. Алая кровь растеклась по дорожной пыли, потом впиталась в нее. Ленни смотрел, как она впитывается.

— Не сметь улыбаться! — прошипел белый.

«Южная Африка, — думал Ленни, — вот это и есть Южная Африка». Этот человек ненавидит его за то, что он образован и держится независимо. Если бы Ленни проявил покорность, он бы, пожалуй, раздобрился, ухмыльнулся бы и отпустил его с миром. Это все та же борьба и все тот же завоеватель. Этому белому нужно, чтобы Ленни покорился; если он этого не добьется, он не будет чувствовать себя в безопасности. В этом вся история Южной Африки, такова ее грубая, голая правда. Ленни вдруг понял это с неотразимой ясностью. Не так, как тогда, когда читал об этом в книгах или слышал в аудитории, где вежливые профессора читали лекции, а студенты прилежно записывали или зевали по сторонам. Не так. Нет.

Здесь, на пыльной дороге, освещенной низким утренним солнцем, он вдруг увидел всю историю своей страны в таких ярких образах, как никогда раньше. Южная Африка. Высадка Ван Ребека[8]. Слабое сопротивление бушменов, вооруженных отравленными стрелами. Он видел изумление на их лицах, когда загремели мушкеты, поражая их смертью, одного за другим. Им пришлось покинуть свои старинные угодья — прекрасную, богатую, плодородную долину Кейпа. Когда-то они перекочевали сюда из других мест под напором победителей готтентотов, — теперь их отсюда вытеснили белые. Белым это далось легко. Что могли против них бушмены — жалкая, беззащитная толпа, не знавшая иного оружия, кроме отравленных стрел? А что такое отравленные стрелы против мушкета?

На миг глаза белого остановились на авторучке, выглядывавшей из бокового кармана Ленни.

— Образованный, — злобно процедил он сквозь зубы.

А Ленни видел, как борьба шла дальше. Зулусы против белых фоортреккеров[9]. Ожесточенность этой борьбы. Туземец дрался за свою землю. Белый — сперва за то, чтобы захватить эту землю, а потом — и с еще большей яростью — за то, чтобы ее удержать.

За несколько секунд вся бурная история страны пронеслась в сознании Ленни, словно прокатилась и схлынула огромная волна. Он даже вздрогнул всем телом.

«А вот я, — подумал он. — Сейчас двадцатый век, но та же борьба продолжается. Долго еще она будет длиться? К чему приведет? Сейчас она обострилась до того, что вот я стою перед человеком, которого никогда раньше не видал, и он меня никогда не видал, и все же он ударил меня только за то, что я образован и одет в хороший костюм».

— Ну? — с угрозой проговорил белый.

Ленни понимал, что все, что от него требуется, это опустить глаза или отвести их в сторону — любым жестом признать свое поражение, — и его отпустят с миром.

Он поднял голову и поглядел в упор на белого. Тот снова занес кулак.

«Я не сдамся», — сказал про себя Ленни и, повернувшись, пошел прочь.

— Сволочь! — заревел белый.

Страх ужалил сердце Ленни, но он продолжал идти.

— Нет, нет! Не надо! — вскрикнула вдруг девушка.

Ленни поднял свои чемоданы и зашагал по пыльной дороге. Это дорога домой. Скоро он будет среди своих. Скоро он услышит их простую речь. На африкаанс. Скоро он увидит сестренку Мейбл. Да, это дорога домой. Голова у него болела, в ушах стоял звон. Да, вот она — дорога домой. Он закусил губу и высоко поднял голову. Сзади загрохотал грузовик, и Ленни сошел на заросшую травой обочину. Что-то мокрое шлепнулось о его щеку. Он стер плевок…

Долго еще после того, как грузовик проехал и улегся поднятый им вихрь пыли, и небо и земля перестали качаться, — долго еще Ленни стоял там, ничего не видя, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Земля и небо стали на место. Солнце пригревало все теплей. Все еще веял прохладный ветерок. И воздух был свеж и чист. Кругом расстилался вельд, а Кейптаун был где-то в другом мире.

Дрожь пронизала все тело Ленни; он заметил, что дышит с трудом. Но потом все опять стало по-прежнему. Только щека у него горела. Словно ее заклеймили каленым железом.