И тогда я впервые задумался о том, что мог достичь чего-то большего, чем мой размытый план о мастерской и неточных очертаниях жены и ребенка. Наверное, сейчас я понимаю, что тогда, читая ее письмо, настал мой второй момент Х, и хоть именно Гажил стал первым человеком, увидевшем во мне, как он сам говорил: «Чертовски раздражающее чувство справедливости», Люси стала той, кто по-настоящему заставила меня всерьез задуматься о темно-синей форме и поимке преступников.
В двадцать три я хотел поступать в полицейский колледж в Лос-Анджелесе. В двадцать три у меня были небольшие сбережения, которых мне должно было хватить на оплату первого года обучения. В двадцать три я часто ловил на себе пристальный взгляд Грея, и я не мог дать ему объяснения, пока однажды он не ворвался рано утром в дом Клайва и не начал закидывать мои немногочисленные вещи в спортивную сумку.
Он шептал: «Идиот!».
Он забрасывал в сумку еще мокрые после стирки носки и раздраженно косился в мою сторону: «Что за придурок?».
Он выкинул мою сумку из окна, крикнув: «Вали в гребанный Нью-Йорк. Только попробуй вернуться, и я лично уволоку тебя к этой белобрысой принцессе».
И за этот поступок я до сих пор благодарен Грею, потому что, даже не помня того, как я решился на это, тем же днем я оказался на дороге по пути в мою новую жизнь.
В 1980-м году я вновь встретился с Люси. От нее также пахло гардениями, и ее улыбка все также вызывала у меня табун мурашек. Она обняла меня тогда, прошептав: «С приездом, Нацу», а я мог лишь счастливо улыбаться, обнимая ее в ответ. В 1980-м году отец Люси, Джудо Хартфилий, помог мне поступить в Нью-Йоркскую Академию полиции. В том же году я обзавелся своей первой съемной квартирой. Маленькой, пропахшей сыростью и плесенью, но все же моей. Я устроился официантом в уютное кафе в Бруклине, где совсем молоденькая хозяйка Мавис Вермилион в день собеседования улыбнулась мне и сказала: «У меня хорошее предчувствие на твой счет».
Сейчас я прекрасно вижу, как мне повезло тогда. Как повезло, что я познакомился жарким июльским днем с Люси, что у меня был такой потрясающий друг как Грей, который понимал меня и который знал, что для меня было лучше. Мне повезло, что отец Люси был спонсором полицейской академии, и что Мавис, по какой-то неизвестной мне причине, приняла неопытного парня на работу.
Мне повезло оказаться здесь, в Нью-Йорке, в городе, в котором я превратился из провинциального паренька с банкой пива в руке, потертыми джинсами и припрятанным косяком в прикроватной тумбочке в мужчину в темно-синей полицейской форме, непоколебимого в своих решениях и верного долгу чести.
Это был мой период перевоплощения. Период, когда я оставил за своими плечами плакаты Боба Марли, разноцветные фенечки и воспоминания об удушливом наркотическом дыме. Это был период, когда паренек в пропахшей потом белой майке и грязными от машинного масла пальцами помахал мне на прощание, улыбнувшись с какой-то грустью в глазах. Это был период, когда я, наконец, стал отвечать за свои поступки и верить в то, что я достоин чего-то большего.
Это было время, когда под звуки голоса Майкла Джексона, я набрался мужества и поцеловал девушку, чей образ, ласкаемый заходящими лучами солнца, до сих пор стоит у меня в голове.
Это было время моего перевоплощения.
I wanna spend time till it ends
Я хочу провести с тобой всю жизнь,
I wanna fall with you again
Я хочу влюбиться в тебя заново,
Like we did when we first met
Как тогда, когда мы впервые встретились…
«Дым». Tory Amos. I can't see New York.
Я не могу сказать, в какой момент понял, что чувствовал к Люси больше, чем просто дружескую привязанность. Это не произошло по щелчку пальцев, и меня не озарила мысль в один день. Я шел к этому в течение трех лет, медленно, шаг за шагом осознавая, что больше не мог жить без традиционного утреннего: «Привет, Нацу», без того, чтобы не вламываться к ней в квартиру и не опустошать холодильник, получая после за это нагоняи. Я осознавал, что присутствие в моей жизни девушки, окутанной ароматом гардений, стало необходимым мне, как воздух.
Когда я это понял, у меня не было сомнений в том, что я должен был сделать. И, притягивая Люси к себе, ровно за секунду до того, как накрыть ее губы поцелуем, в моей голове пролетели слова, сказанные девушкой в широкополой шляпе когда-то давно, еще в Лос-Анджелесе:
«Для этого мы ведь и живем, чтобы совершать безрассудные поступки, не так ли?».
Тогда я подумал, что влюбленные совершают безрассудство практически каждую секунду. И эти безрассудства – самое лучшее, что может произойти с человеком.
Знаете, несмотря на то, что я не колебался в том, чтобы сделать первый шаг, я совершенно не был уверен в том, что Люси испытывала ко мне похожие чувства. Я сделал этот шаг без раздумий. Я не копался в себе и в мыслях о том, что мои чувства могли разрушить нашу дружбу, потому что мне казалось это чертовски глупым. Какая дружба возможна между людьми, один из которых не может находиться рядом с другим без мыслей о том, чтобы быть ближе. Я был готов к тому, что она меня оттолкнет и скажет: «Нацу, прости, но я не могу». Я знал, что Люси не накричит и не прогонит. Но также я знал, что не стал бы счастлив, если бы она ответила на мои чувства лишь из страха разрушить нашу дружбу.
Но именно тогда, в 1983-м году, под звуки голоса Майкла Джексона, она уничтожила все мои сомнения, мягко ответив на поцелуй. Я помню ее тепло, нежные прикосновения ладоней к моим щекам и то, как она перебирала пальцами волосы на затылке. Я помню, как затаил дыхание, пытаясь поверить, что это реальность. Тот момент с громким стуком готового вырвать наружу сердца, с вспотевшими ладонями и губами, на которых остался вкус шоколадного чизкейка, стал моим третьим моментом Х.
Жизнь - странная штука. Она скоротечна, пролетает перед глазами словно миг, и сейчас, сидя у себя в кабинете, мне кажется, что если я сейчас закрою глаза и открою вновь, то окажется, будто все это было сном, а я до сих пор живу в маленьком коттеджном поселке, и разбудил меня громкий крик матери о том, что мы с Зерефом опоздаем в школу.
Люси - важный человек в этой истории. Самый важный. Именно она поддерживала меня во время обучения в академии, именно она вселяла в меня уверенность тогда, когда я готов был все бросить. Именно она своими теплыми объятьями и уверенным шепотом заставляла меня вставать и преодолевать все вставшие передо мной препятствия. И именно Люси в один прекрасный день крепко обхватила меня за руку и привезла в Портленд.
На тот момент я не видел родителей десять лет, и ровно пять лет как я перестал писать им письма, и только таящийся в моей душе стыд за свой побег, за ошибки, которые я совершил, за то, что причинил им столько боли, сдерживал меня все эти годы от того, чтобы приехать в город моего детства, войти в знакомую калитку и постучать в родную дверь. Как оказалось, мне не хватало мужества Люси, решительного, непоколебимого, чтобы, наконец, неуверенный стук раздался в доме с кустами гардений, в которых когда-то, еще будучи ребенком, я прятался от отца.