Нет никаких сведений о том, знал ли Хлебников эти сообщения и вообще научные инициативы подобного рода. В свою очередь, в книге Н. Я. Пэрна нет никаких упоминаний Хлебникова. Однако близость и симптоматичность этих устремлений очевидна. Вполне наглядно и различие их.
У физиолога Пэрна – углубленность в свою специальную сферу и корректная обращенность к профессиональной среде. У поэта Хлебникова, мифологизирующего числовые отношения, аудитория – все человечество, которое немедленно должно реагировать на результаты его открытий. «Прошу эти записи не показывать академическим кругам, но если можно напечатать, то напечатайте» – вот характернейшее для Велимира обращение к «верующим» в его «сверхверу-меру» (непосредственно здесь же, в рукописи, среди расчетов, формул и словесных объяснений).
В статье «Хлебников и наука» Вяч. Вс. Иванов констатирует: «Изучение вычислений и математических записей Хлебникова приводит к выводу, что он обладал большой памятью на числа и помнил свойства многих чисел, включая и очень большие… по умению обращаться с числами и знанию их свойств Хлебников был близок к своему современнику – великому индийскому математику Рамануджану <который – ред.> почти не имел математического образования… Как можно охарактеризовать то отношение к числам, которое описано у Рамануджана его друзьями, английскими математиками, и которые можно предположить и у Хлебникова? Оно отличается от того понимания математики, которое, начиная с Евклида, продолжается в европейской науке. Рамануджан многое интуитивно знал из теории чисел, но не понимал, что такое доказательство. В этом он следовал традиционной индийской математике, которую сами индусы назвали „наукой о вычислениях“. У Хлебникова нигде в его числовых записях не попадается ничего, что было бы даже отдаленно похоже на доказательство (хотя в университете его не могли не учить доказательству). Его отношение к числам – эстетическое» («Пути в незнаемое». Сборник двадцатый. М., 1986. С. 396–97).
Не исключая возможности разных подходов в интерпретации материалов и методологии ДС, необходимо прежде всего указать на содержательную соотносимость этой работы со всем художественно-поэтическим наследием Хлебникова. В. Маяковский считал, что «огромнейшие фантастико-исторические работы Хлебникова в основе своей – поэзия» (некролог «В. В. Хлебников», 1922). Имея в виду «ученые труды» будетлянина, Ю.Тынянов предложил далеко идущее обобщение: «Совсем не так велика пропасть между методами науки и искусства. Только то, что в науке имеет самодовлеющую ценность, то оказывается в искусстве резервуаром его энергии» («О Хлебникове» – СП, 1,1928. С. 28).
ДС – это не законченный труд, а творческий процесс, прерванный смертью автора. Хлебников готовил к печати (в марте 1922 г.) единственный «Отрывок из Досок Судьбы», так и не увиденный им в типографской верстке. После его смерти в свет вышли еще два «отрывка» с подзаголовками «лист 2-й» и «лист 3-й». В РГАЛИ (фонд Хлебникова № 527) отдельными единицами хранения выделены восемь «листов» ДС. А. Н. Андриевский (см. примеч. СС, 3:477), принимавший участие в подготовке «отрывков» к печати, считал, что «листов» было десять.
Зная нумерологические пристрастия Хлебникова, можно предположить, что задуманный им труд предполагал 11 или 19, а может быть, и 317 «листов» (см. СС, 6:124 и 135). Но дело не в том, что под вопросом общий содержательный объем ДС. Хранящиеся в архивном фонде как нумерованные «листы» отрывки ученого труда едва ли были сгруппированы соответствующим образом самим автором. По существу мы имеем дело с весьма приблизительной компоновкой рукописных материалов. В разных «листах» эти материалы повторяются, в чем-то противоречат друг другу, иногда имеют не собственно содержательный характер, а дополнительно-комментирующий (справочный). За пределами сгруппированных в «листы» единиц хранения в фонде имеется большое число материалов, безусловно относящихся к магистральной концепции ДС.
В ненапечатанном предисловии к проектировавшемуся в 1926 г. изданию ДС П. В. Митурич (см. примеч. СС, 5:433) писал «От редакции»: «В предлагаемой книге представлен не весь материал, имеющийся в оставшихся рукописях», В более поздних его воспоминаниях: «Статьи „Досок судьбы“ не были Велимиром сложены или обозначены в порядке печати, не было даже указаний страниц» («Записки сурового реалиста эпохи авангарда». М., 1997. С. 66). По замыслу 1926 г. ДС состояли из 7 «листов», включая три первых, уже опубликованных (см. СС, 4:119). Именно эти семь листов («выпусков»), подготовленные П. Митуричем (в содружестве с А. Андриевским, С. Исаковым, Н. Коган, Б. Куфтиным), вошли в издание ДС, 2000.
Редакция СС согласно первоначальному плану (см. «О принципах подготовки издания» – СС, 1:436) считает возможным печатать по рукописям лишь избранные страницы ДС, передающие целевую направленность, содержательный пафос и стилистику последнего труда Хлебникова. Самостоятельный интерес представляет происхождение и смысл самого названия (см.: «Доски Судьбы! читайте, читайте, прохожие!» – СС, 5:312).
Идея противостояния человека Судьбе (Року) выражена уже в разножанровых текстах Хлебникова около 1912 г. (см. примеч. к стих. «Мои глаза бредут, как осень…» – СС, 1:492). Судьба есть манифестация смерти. Главная задача будетлянина – победить смерть. Преодоление фатальной подчиненности человека биологическому финалу – такова интерпретация учения Ницше в статье Владимира Соловьева 1899 г. «Идея сверхчеловека» (см.: Арензон Е. Р. «Будетлянин»: происхождение и смысловой объем хлебниковского неологизма / / Творчество В. Хлебникова в контексте мировой культуры XX века. Ч. 1. Астрахань, 2003. С. 12–17). Будетлянский инструментарий борьбы со смертью – число.
Открытие «основного закона времени» – искомая победа. Из стихотворения 1922 г.: «…моя мысль – точно отмычка / Для двери, за ней застрелившийся кто-то» (СС, 2:364). «Застрелившийся кто-то» – побежденный Рок. Уточняющая датировка вступительного текста ДС: «День мертвеца у соседей». В поэме 1920 г. «Ладомир»: «Смерть смерти будет ведать сроки».
В первом приближении «доски судьбы» – это гроб, место схрона преодоленного числом рока. В декларации 1916 г. «Труба Марсиан»: «Зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски».
Но название последнего труда Хлебникова имеет также неявно выраженный смысл Книги Книг человечества, чьи страницы («листы») называются также «досками». Отсюда указание комментатора на такую предметно-историческую конкретику, как калмыцко-буддийские деревянные доски для гаданий и вычислений (см. ДС, 2000:161–162).
Однако хлебниковская «Единая книга» (СС, 2:114) в самом своем замысле делает ненужными все прошлые вероучения, юридические кодексы, научные теории. «Законы Велимира» вступают в «поединок» с законами Хаммураби (СС, 6:296), хлебниковские «числа» превосходят «научный жаргон» современных физических концепций (см. примеч. к статье «Голова Вселенной» – СС, 6:403).
В 1919 г. конструкция «ученого труда» о времени мыслилась как «Книга заветов» (см. примеч. СС, 6:402), что обращает нас не к регионально-этнографической вещи, а к библейской сакральности. «Скрижали завета» (в подлиннике: «лухот а-брит») – это союз с Творцом, заповеди Творца, высеченные в камне. Буквальный перевод существительного множественного числа «лухот» (скрижали): доски, таблицы времени, календарь. Образная трансформация Хлебникова 1919 г.: «серые доски – глаза каменной бабы», «любви каменный устав» (СС, 3:194). Как и другие важнейшие вехи истории и культуры, синайский деколог Библии (две каменные скрижали) входит на равных в орбиту «законов Велимира» («единой книги человечества»): Моисей образует пару «подобных веродателей» с Буддой Гаутама (СС, 6:296). Доски Судьбы – это исчисление (то есть преодоление) смерти, но само открытие «чистого закона» приводит к тому, что «чувство времени исчезает» (С. 213) – прошлое и будущее спрессовано в одно ладомирное «настоящее». Велимир (меродатель) отождествляется с «уставом» Природы.
