Глаз огня

Без ресниц ливня или дождя

Жег нашу землю, наши поля

И народы колосьев.

Волнуясь соломой сухой,

Дымились поля и колос желтел,

Завял и засох смертью сухой.

Зерно, осыпаясь, кормило мышей.

Небо болеет? Небо – больной?

Нет у него влажных ресниц

Урожайной погоды, ливней могучих.

Сжигая траву, поля, огороды

Жестоко желтело око жары,

Всегда золотое, без бровей облаков.

Люди покорно уселися ждать

Чуда – чудес не бывает – или же смерти.

Это беда голубая.

Это засуха. В ряде любимых годов

Нашла себе пасынка.

Всё изменило, колос и дождь,

Труду землероба.

Разве не так же в поту, как всегда,

Сеяли этой весной пахаря руки

Добрые зерна?

Разве не так же с надеждой

На небо все лето смотрели глаза земледельца,

Дождя ожидая?

Голое око жары,

Око огня золотого

Жгло золотыми лучами

Нивы Поволжья.

По оврагу лесному, пыль подымая,

Спешила толпа к зеленым холмам и трем соснам.

Все, торопясь и волнуясь,–

Палка лесная в руках,

Длинные бороды клином,–

Волнуясь спешили.

Все торопятся, бегут, дети и взрослые.

Это сам голод.

Это за глиной святой,

Что едят точно хлеб,

Той, от которой не умирают,

Люди бегут, торопясь.

Одна ты осталась,

Когда все изменило,

Глина! Земля!

Голод гнал человечество.

Мужики, женщины, дети,

Заполнив овраг,

Спешат за святою землей

Вместо хлеба.

Глина – спаситель немой

Под корнями сосен столетних.

А в то же время ум ученых

В миры другие устремлен,

Из земель, мысли подчиненных,

Хотел построить жизни сон.

Опустило солнце осеннее

Свой золотой и теплый посох,

И золотые черепа растений

Застряли на утесах,

Сонные тучи осени синей,

По небу ясному мечется иней;

Лишь золотые трупики веток

Мечутся дико и тянутся к людям:

«Не надо делений, не надо меток,

Вы были нами, мы вами будем».

Бьются и вьются,

Сморщены, скрючены,

Ветром осенним дико измучены.

Тучи тянулись кверху уступы.

Черных деревьев голые трупы

Черные волосы бросили нам,

Точно ранним утром, к ногам еще босым

С лукавым вопросом:

«Верите снам?»

С тобой буду на ты я.

Сады одевали сны золотые.

Все оголилось. Золото струилось.

Вот дерева призрак колючий:

В нем сотни червонцев блестят!

Скряга, что же ты?

Пойди и сорви,

Набей кошелек!

Или боишься, что воры

Большие начнут разговоры?

Грозя убийцы лезвием,

Трикратною смутною бритвой,

Горбились серые горы:

Дремали здесь мертвые битвы

С высохшей кровью пены и пана.

Это Бештау грубой кривой,

В всплесках камней свободней разбоя,

Похожий на запись далекого звука,

На А или У в передаче иглой

И на кремневые стрелы

Древних охотников лука,

Полон духа земли, облаком белый,

Небу грозил боевым лезвием,

Точно оно – слабое горло, нежнее, чем лен.

Он же – кремневый нож

В грубой жестокой руке,

К шее небес устремлен.

Но не смутился небесный объем:

Божие ясно чело.

Как прокаженного крепкие цепи

Бештау связали,

К долу прибили

Ловкие степи:

Бесноватый дикарь – вдалеке!

Ходят белые очи и носятся полосы,

На записи голоса,

На почерке звука жили пустынники.

В светлом бору, в чаще малинника

Слушать зарянок

И желтых овсянок.

Жилою была

Горная голоса запись.

Там светлые воды и камни-жрецы,

Молились им верно седые отцы.

Кувшины издревле умершего моря

Стояли на страже осени серой.

Я древнюю рыбку заметил в кувшине.

Плеснулась волна это

Мертвого моря.

Из моря, ставшего серым строгим бревном,

Напилены доски, орлы

Умной пилой человека.

Лестниц-ручьев, лада песен морей,

Шероховаты ступени.

Точно коровий язык. Серый и грубый, шершавый.

Белые стены на холмы вели

По трупам усопшей волны, усопшего моря.

Туда, на Пролом,

Где «Орел» и труп моря

Крылья развеял свои высоко и броско,

Точно острые мечи.

Над осени миром покорнее воска

Лапти шагают по трупам морей,

Босяк-великан беседует тихо

Со мной о божиих пташках.

Белый шлем над лицом плитняковым холма, степного вождя,

Шероховатые шершавы лестниц лады

Песен засохшего моря!

Серые избы из волн мертвого моря, из мертвого поля для бурь!

Для китов и для ящеров поляна для древней лапты стала доской

Здесь кипучие ключи

Человеческое горе, человеческие слезы

Топят бурно в смех и пение.

Сколько собак,

Художники серой своей головы,

Стерегут Пятигорск!

В меху облаков

Две Жучки,

Курган Золотой, Машук и Дубравный.

В черные ноздри их кто поцелует? Вскочат, лапы кому на плечо положив?

А в городе смотрятся в окна

Писатели, дети, врачи и торговцы!

И волос девушки каждой – небоскреб тысяч людей!

Эти зеленые крыши, как овцы,

Тычутся мордой друг в друга и дремлют.

Ножами золотыми стояли тополя,

И девочка подруге кричит задорно «ля».

Гонит тучи ветреный хвост.