Пастух очей стоит поодаль.

Белые очи богов по небу плыли!

Пила белых гор. Пела моряна.

Землею напета пластина.

Глаза казни

Гонит ветер овцами гор

По выгону мира,

Над кремневой равниной овцами гор,

Темных гор, пастись в городах.

Пастух людских пыток поодаль стоит.

Снежные мысли,

Белые речки.

Снежные думы

Каменного мозга.

Синего лба круч кремневласых неясные очи.

Пытки за снежною веткой шиповника.

Ветер – пастух божьих очей.

Гурриэт-эль-Айн,

Тахирэ, сама

Затянула на себе концы веревок,

Спросив палачей, повернув голову:

«Больше ничего?»

– «Вожжи и олово

В грудь жениху!».

Это ее мертвое тело – снежные горы.

Темные ноздри гор

Жадно втягивают

Запах Разина,

Ветер с моря.

Я еду.

Ветер пыток.

Смелее, не робь.

Золотые чирикают птицы

На колосе золота.

Зеленые улицы каменных зданий.

Полк узеньких улиц.

Я исхлестан камнями!

Булыжные плети

Исхлестали глаза степных дикарей!

Голову закрой обеими руками.

Тише. Пощады небо не даст!

Пулей пытливых взглядов проулков

Тысячи раз я пророгожен.

Высекли плечи

Булыжные плети!

Лишь башня из синих камней, ты березой на темном мосту

Смотрела Богоматерью и перевязывала раны.

Серые стены стегали.

Вечерний рынок.

«Вароньи яйца!».

«Один – один шай, один – один шай!».

«Лёви! Лови!».

Кудри роскоши синей,

Дикие болота царевичи,

Синие негою,

Золото масла крышей покрыли,

Чтобы в ней жили

Глаз воробьи

Для ласточек щебечущих глаз

(Масла коровьего вымени белых небес, снега и инея).

Костры. Огни в глиняных плошках.

Мертвая голова быка у стены.

Быка несут на палках,

Полчаса назад еще живого.

Дикие тени ночей.

Напитки в кувшинах ледяные.

В шалях воины.

Лотки со льдом, бобы и жмыхи,

И залежи кувшинов голубых

Как камнеломни синевы,

Чей камень полон синевы.

Здесь свалка неба голубого.

Слышу «Дубинушку» в пении неба.

Иль бурлаки небо волочат на землю?

Зеленые куры, красных яиц скорлупа.

И в полушариях черных

Блистает глазами толпа, как черепа,

В четки стуча.

Лесов рукопашная.

Шубы настежь,

Овчины зеленые.

Падают боги камней

Игрою размеров.

Из улицы темной: «Русски не знаем.

Зидарастуй, табарича».

Дети пекут улыбки больших глаз

В жаровнях темных ресниц

И со смехом дают случайным прохожим.

Калека-мальчик руки-нити

Тянул к прохожим по-паучьи у мечети.

Вином запечатанным

С белой головкой над черным стеклом

Жены черные шли.

Кто отпечатает

Лениво?

Я кресало для огнива

Животно-испуганных глаз, глупо прелестных

Черною прелестью

Под покрывалом,

От страха спасителем.

Смертельной чахотки,

Белой чахотки

Забрало белеет у черных теней!

Белые прутья на черные тени спускались – смерти решетка,

Белой окошка черной темницы решеткой

Женщин идущих.

Тише. Востока святая святых!

Полночь. Решт. «Рыжие» прыжками кошек

И двойками зеленых кладбищенских глаз скачут в садах,

Дразнят собак.

Гау, гау! га-га! га-га! –

Те отвечали лениво.

Перекличка лесных лис и собак

В садах заснувшего города.

Души мертвых в садах молитв правоверных.

Это чорта сыны прыгали в садах.

На голые шары черепов, бритые головы

С черным хохлом где-то сбоку (дыма черное облако)

Весь вечер смотрели мы.

Прокаженные жены, подняв покрывало,

Звали людей: «Приди, отдохни!

Усни на груди у меня».

Тиран без Тэ.

«Рейс тумам донья».

Али

В Председатели шара земного

Посвящается за стаканом джи-джи.

Страна, где все люди Адамы,

Корни наружу небесного рая!

Где деньги – «пуль»

И в горном ущельи

Над водопадом гремучим

В белом белье ходят ханы

Тянуть лососей

Длинною сеткою на шесте.

И всё на «ша»: «шах», «шай», «шира».

Где молчаливому месяцу

Дано самое звонкое имя –

Ай, –

В этой стране я!

Весна морю дает

Ожерелье из мертвых сомов,

Трупами устлан весь берег.

Собакам, провидцам, пророкам

И мне

Морем предложен обед

Рыбы уснувшей

На скатерти берега.

Роскошь какая!

Будь человек! не стыдись! отдыхай, почивай!

Кроме моря здесь нет никого.

Море, ты слишком велико,

Чтобы ждать, чтобы я целовал тебе ручку.

Никому не нужно мое спасибо.

Купаюсь: целую морскую волну,

Море не пахнет ручкой барыни.

Три мешочка икры

Я нашел и испек,

И сыт!

Вороны – каркая – в небо!

«Упокой, Господи» и «Вечную память»

Пело море

Тухлым собакам.

В этой стране

Алых чернил взаймы у крови, дружеский долг,

Время берет около Троицы,

Когда алым пухом

Алеют леса недотроги,

Зеленой ресницей широкие.

Не терпится дереву, хочется быть мне

Зеленым знаменем пророка.

Но пятна кровавые

Троицы еще не засохли.

Перья зеленые лебедя стаей плавают по воздуху,

Ветки ее,

И золотые чернила весны

В закат опрокинуты, в немилости.

И малиновый лес

Сменяет зеленый.

В этой стране собаки не лают,

Если ночью ногою наступишь на них,

Кротки и тихи

Большие собаки.

И цыпленок, раньше чем уснуть в руке гнезда,

Бегает по нему

И ловит, полный охотничьей жажды,

Мошек и комаров.

Тебе люди шелка не дадут,

О пророк, и дереву – знаменем быть.

Пальцы кровавые лета запечатлены на зеленых листах,

Когда недотрогу неженку-розу беру знаменем.