Только один Бавин еще ничего не опасался, вслепую, занесенной за спину рукой, доставал низ штанины боцмана, подтаскивал его к осьминогу и заливисто хохотал над вычитанным вроде бы интервью.

— Второму штурману предложили выбор: или радости любви, или встречи Нового года? Он попросил дать подумать, что́ бывает чаще.

В то же время вал поднырнул под середину «Тафуина», заставил случайную вещь боднуть стрелу грузовой лебедки и покатил к носу. Не он завершил злой умысел. Тем не менее становился то стального цвета, то марганцово-малинового: удовлетворенно дышал красками, что больше всего подействовало на Ершилова.

Когда Зельцеров, потрясенный, с трясущимися руками, оказался возле него, то опять увидел глаза осьминога, все в красных прожилках. Они кричали. Не стало их… Снова показались. Только уже с другой стороны конуса ничего не выпустив из того, что вобрали в себя.

Назар стоял в них так, будто вслушивался или уяснял: в самом деле в аляскинском небе нудили самолетные двигатели?

На лиственничных досках промысловой палубы, от канавки, перечеркивающей ее предслиповую часть, до приподнятого фундамента траловой лебедки, блестели закругленные смолянисто-бордовые торцы сучьев и топорщились нежно-цыплячьего цвета заусеницы. Отмыто желтые, они не могли быть другими, так как на них и на тело пришелицы оттуда, из прошлой войны, выхлестывало взбитую воду. От борта к борту плавала пена. А то закручивалась в спирали. Так же незащищенно зависела она от наклона траулера, как облака от налетающих на них циклонов и антициклонов.

Пока что Назар ничего не предлагал. Собирался с мыслями, ощущая и внутри себя, и на предплечьях одеревенелость, как что-то безусловно лишнее и уже давно нестерпимое. Раздумчиво, с беспокойством оглядел всех: «Мд-а. Такая нагрузка легла моим на нервы!»

Зельцерова, Варламова Спиридона и боцмана в тех позах, в каких были застигнуты, понесло, потащило. Вынудило подать находке руки.

Николай бросился с юта, да угодил на осьминога…

Никто не допытывался, сколько пролежала на дне эта торпеда.

«У нее изоржавел детонатор, если железный», — утверждающе подумал Назар.

Что-то скрежетнуло. Или торпеда наехала на осьминога во второй раз?

Ершилов наклонился, весь превратился в слух.

Японский траулер находился пока что далеко. Весь с мачтой входил под нависающий тралмейстерский мостик «Тафуина». Поднялся выше и опустился вместе с океаном.

«Сейчас все мы охарактеризуемся как нельзя лучше! Скопом! Какими стали за семь месяцев-то?.. Ни Зельцерова, ни Ершилова за страх не осужу. Люди ж! — вступил в разговор с собой Назар, уже не помышляя заняться своей штатной писаниной. — Еще вдобавок уилливо все сильней рвет из-под ног. Не даст затянуться тому, что о-очень близко».

Внутри сопок загудело, как в колоколах разной величины…

— Нам-то еще ничего. Как-нибудь… А французы заловили американскую атомную подлодку. Всю целиком. С комплектом «Поларисов»! — словно в беспамятстве обрадовался рулевой Николай.

В центре роговицы обезноженного моллюска торпеда провернулась на чем-то скользком, как маховик. Назар погнался за ней и не успел.

«Спасибо тебе, бородач! Твоя полубайка пришлась очень кстати. А я вот что сделаю… Будто торпеда никому ничем не угрожает. Одумаемся, тогда что-нибудь предпримем».

Он присматривал за старшим механиком Ершиловым, за Зельцеровым: «Смелей!»

— Клеймо! — оповестил рулевой Николай шепотом. — А чье — не разберу. Всякая животина налипла, слизь. Ай!.. — сколупнул верхний край грязного кальциевого панциря. — У кого с собой что-нибудь режущее?

На Димино плечо взмыл японский траулер. Полез выше…

— Почи-сть хошь? — матрос-пекарь одобрил Димино ковыряние.

В расщелину между матросом-пекарем и машинистом выглянул Зельцеров — худой, остриженный наголо. Назар больше не выделялся своей прической, как было.

— Обратите на японцев!.. — Зельцеров призвал от всего воздержаться: от беготни, от выкриков.

Японский траулер сбавил ход, как перед подъемом трала. А может, из-за чего-то еще.

Он отличался от «Тафуина» тем, что у него ходовая рубка размещалась выше, из-за чего промысловая оказалась лишней, из одной японские штурманы обозревали все вокруг — до конца удлиненной промысловой палубы с одной большой аркой для опоражнивания капроновой снасти. Матросы на нем ждали: русские подкинут хлеба. Уже приготовили отдарки — нейлоновые цветные платки. Молодые прикладывали пальцы к губам — посылали русским женщинам воздушные поцелуи.

«Вот оно!.. Эт-то уже настоящее, никуда не попрешь. Близко японцы! Засвидетельствуют. Так ведь? Уилливо к тому же… Скоро начнет переворачивать океан. Осложнит все. Тогда как мы?..»

— Что нам следует? — сказал Назар, стараясь мыслить ясно, ничего не упуская, никаких деталей-подробностей.

— Сбросим ее!.. Покуда японцы не расчухали!.. Гамузом скатим по-быстрому, и, как говорится, концы в воду. Спиридон, чья сейчас вахта? Твоя, кажется? — вздернуто взбудораженный Зельцеров полуобнял себя, ладони засунул под мышки.

То же самое взялся выяснить второй штурман Лето: кому можно приказать?

Длинный, как поднятый трал, Варламов Спиридон не сказал им ни «да», ни «нет». Ушел к первому помощнику.

— Я тебе припомню! — озлясь, Зельцеров уперся в верхний край торпеды. Позвал боцмана. — Прикладывай свои руки! Нечего!..

Над ют-компанией уронила взвизг маевка, над скопищем людей в конце кормы. Палубу пронизывало растекающееся гудение. Все как бы шло своим чередом.

— Пуп у него развяжется? — как вправду встревожился Бавин за Зельцерова.

Игнатич считался с присутствием Назара. Зашел за него.

— Ты в молчанку играешь?.. — не спросил — потребовал действовать.

Все собрались скобой возле торпеды, обернулись на звуки шагов позади себя.

Кузьма Никодимыч только вылез из прачечной. Шел впригиб. Вытер руки, заругался:

— Б-б-бм… Больно вы. Японцы вам ничего? Не в счет, что ли? Заловят н-нашу гостью, а что потом? Тоже так же?..

К первому помощнику боком перебрались Бичнев, рулевой Николай. Они искали заветрие — так подумал Зельцеров.

— Что же, гуманничаем? А японцы-то все те же. Мирного договора с нами не хотят. Его им не надо без Курил и пол-Сахалина. Торгуют тоже так… Не все у них купишь. К примеру, поисковую электронику… Верно же, Назар Глебович? Скажите! К вам прислушаются! — выкрикнул Зельцеров.

Длинный, костистый Назар вынул из кармана белые нитяные перчатки, натянул их и энергично раздвинул пальцы. Насмешливо, изучающе взглянул на торпеду.

Перед ним валялась мерзлая камбала. Там же уилливо гонял тонкую, легкую, шуршащую камбальную мелочь, как побитую морозом багрово-зеленую листву. Топнул левой ногой, правой — на чистой палубе его следы оказались выделенными той окуневой чешуей, что осыпалась с сапог. Как будто прозрел. «Настоящее — видно. А какое у нас будущее? Оно вроде все еще за пеленой».

Из-за Зельцерова выскочил Плюхин и сразу же отступил назад, иначе угодил бы под торпеду у острия. Покосился на дым, нахлобученный на вершины вулканов.

— Эти, что ли, не хотят водить с нами дружбу? Они такие же. Вроде нас с тобой. Рабочий класс, — сказал об японцах Варламов Спиридон Никанову.

Молча, тихо взбесился Зельцеров — не скрыл только блеска глаз. Выжидающе посмотрел на Ершилова. Привык, что у того не было своего твердого курса, прилипал почти всегда.

Что подкинул океан! Известие об этом сразу разнеслось по всем каютам. На юте свободным остался только слип, один он, потому что на нем не устоишь: круто наклонен к океану, входит в него, как совок.

— Ты нам про классовый подход брось! Есть здравый смысл!.. — сказал возле него матрос с бронзовым загаром.

«Есть! Действительно, только справедливо ли это будет? По отношению ко всем здесь? То же самое — к японцам?» — вблизи от Игнатича и Ершилова, не глядя на них, Назар протянул руку к вентиляционной колонне. Вгляделся, не осталось ли вмятины от торпеды? Вообразил ее в руках самых надежных притороченной по его команде к внутренней стороне фальшборта и еще определеннее ощутил свою способность сделать неотложно нужное, свою власть — соединить настоящее с тем будущим. «Однако никого не гони, нельзя. Вступайся-ка за Кузьму Никодимыча. Получится, что ты все так же, вместе со всеми. Или считаешь: рано? Пусть все выскажутся, обсудят — тебе потом не потребуется ничего пояснять, сразу займешься делом?»