— Зачем-то я понадобился в промысловой рубке. Меня ждут. Если тебе захочется — можешь брякнуть туда.

На корме, под перекрытиями, ровно, без рывков вращался гребной вал. В шуме от него тонуло прерывистое гудение телефонного зуммера. С бесконечно звучащими сигналами от Назара отдалялись не высказанные им слова: «Итак, наши чины находят себя обобранными теми, кто под ними. Разбредутся кто куда. А откуда они? Появляются исключительно из-за разделения труда. Для них — все! Не столовая, в частности, а кают-компания. Не баня, а душ. Наверху отдельный гальюн. Перед входом в столовую! Только иначе-то невозможно, скатимся к уравниловке. А вместе с тем как быть?..»

То же, стремление упредить чрезвычайное происшествие, заставило Игнатича перебрать по памяти избранных в партийное бюро. «С Зельцеровым, выдвиженцем Зубакина, все ясно. Ершилов с ним, с Зельцеровым. Это два голоса против нас, меня и Назара, Бавин — когда как. Если Зельцеров выдаст одно за другое, может клюнуть. Потому что честный, на чем и попадается. У Димы Шеметова мало серьезности. Не борец. Еще бы кого к нам, чтобы действовать наверняка?» Назару все больше нравился Серега.

— Он не из этих, не виляет. Только нигде не вижу я его что-то в последнее время. («Если придется мотать отсюда, то ему сдам свои партийные полномочия. Доделает за меня то, что надо».)

На подходе к Игнатичу у изведенного бессонницей Ершилова все сошлось в одну точку: и вражда к Назару из-за лебедки, и злость оттого, что уступил ему, взял под личную ответственность монтаж кран-балки, и утешительное ожиданьице, когда тот же вопреки всем утверждающийся Назар предстанет перед Находкой в качестве ответчика за преждевременно распитое шампанское.

Назар не собирался заглянуть к добытчикам — спешил вниз, на главную палубу.

На юте, ближе к борту с грузовой лебедкой, все добытчики, сразу четыре вахты, рвались к середине. Крайние во всю мощь давили на тех, кто продвинулся подальше. Искали, где свободней. Влезали в любую случайную щель. Извивались. Высматривали, как можно протиснуться еще хотя бы на шаг.

Чего не могли они увидеть?.. Там, далеко?

Беспрестанно среди нервного гама в сжатой, готовой куда угодно излиться людской сумятице кому-то, согнутому как бы под тяжестью пренеприятной ноши, не терпелось поскорей распрямиться. Ему мешали. Только не сознательно, конечно. Сила отдельно взятого человека не имела никакого значения, поскольку как можно противостоять сразу всем?

Еще перед выходом из жилого отсека Назар с чего-то взял, что перед ним уйма народу. Навалился плечом на люк с задрайками — сразу же отпрянул назад.

«Что у нас опять?.. Почему скопище?.. В связи с чем?»

Ему сразу бы ответили. Только им овладело нетерпение тотчас увидеть то, что собрало пол-экипажа или больше, словно затем, чтобы подтвердилось известное: когда кто-то один — все нормально, с ним можно до чего-то договориться. А если с кем-то — это уже стихия, неизвестно, каким может оказаться тотчас же, с изменением обстановки.

Назар навалился на тех, кто попал против его плеча, попробовал, удастся ли развести втиснутые между чьих-то туловищ локти, и натужно, употребив все силы, присел, по-ледокольному медленно повернулся влево-вправо, стараясь безошибочно определить, куда шагнуть, ничего не испытывая к тем, кто барахтался тут же, спереди и сзади. На него покосился Венка. Чуть позже ойкнул сдавленный Никанов, принудил рулевого с бородой викинга сдать к слипу. Так же, не безболезненно для тралмейстера, перегнулся к вентиляционной колонне кок. Стиснутый со всех сторон Зельцеров словно воспарил: болтал ногами, никак не мог достать настил. Тут же, возле румяной выпуклой щеки второго штурмана Лето, из пиджачно-фуфаечной, двигающейся непонятно куда мешанины вылез наружным концом вверх суконный погончик, закрыл перед глазами Нонны переднюю мачту. А ее как будто привлек фрегат — залетный странник, южанин. Под тучу, где он истаивал, рванулся навигационный локатор, распахнул свои крашеные темно-зеленые крылья. Это увидел Бавин, не перестав отталкиваться от загривка Варламова Спиридона и расплющенной бороды подтолкнутого сбоку электрика.

Никакого добра не ждал Назар. Он осязал — рядом застиранный потный текстиль, а также старая прелая кирза. Выворачивая шею, дернулся и чуть не задохнулся в пышной шевелюре Ксении Васильевны. Тотчас же подумал: «Врач всегда неизменно с нами, во всех случаях. Теперь — вся страдание: с мокрыми вспухшими подглазьями, растрепанная». Наклонился, взял от нее к одинокому раскачивающемуся тросу, зацепленному за что-то внизу.

Над всеми повисли слова, как исторгнутые из сраженной души:

— У ваера не хватило запаса прочности…

«У кого такой голос? — первый помощник вытянулся во весь рост, поискал Плюхина. — Из-за него все, да? — Вроде уже не сомневался, что было действительно так. — Впрочем, не все ли равно, из-за Плюхина или еще из-за кого. Случилось что-то. С кем-то!.. Только бы не это!..»

Полный, весь измятый Ершилов не двигался — смотрел на Плюхина, как на осужденного. Посильней уперся в грудь Димы, чтобы разминуться с Назаром.

Так опять старший помощник Плюхин, словно в самом деле расплачивающийся за что-то, изумительно удачливый на неудачи, как сослепу отыскал для всех камень преткновения. Оттуда, из-за кормы, разлохмаченный конец до последней степени растянутого «цинкача» взлетел высоко вверх, подобно раскрученному смерчу, в самый зенит, и с секущим свистом плотно лег на ют до промыслового мостика.

— Не твоего шибануло? — положил руку на плечо Ершилова нахмуренный Зельцеров и взвыл, присел на отдавленную ногу.

«Опять они в дружестве!.. — Назар всей спиной ощутил зябкость. — Значит, не так у нас!.. Иначе бы Ершилов отошел куда-нибудь».

Кто-то не по-доброму, злорадствуя, произнес имя-отчество первого помощника.

«Что ж, меня поминают, может, за дело».

Его догнала Ксения Васильевна. Действительно — она? Должно быть, так. Положила ладонь ему на плечо, от нее пахло сухими водорослями и стерильным бинтом.

«Вот оно!..» — Назар забыл обо всем.

Под левой стрелой, за искаженными, отворачивающимися лицами, дикими, как в рукопашной, беззвучно кричащими о том, что решились на все, себя беречь — вздор, кто-то не хотел поддаться, все отпрыгивал, привставал, часто махал пустым рукавом и отбивался, как будто ему больше не стоило жить, не с чем. Рвался вон. Чтобы не стонать, обозленно закусывал лацкан рабочей куртки. На него согласованно, будто по уговору, наваливалась гурьба «духов», теснила от траловой лебедки к люку и ловила. А он, с ничего не видящими страшными глазами, неизменно вырывался, как будто превосходил всех в пагубной для самого себя ловкости. Расслабил кисть левой руки, подул на нее. Качнул. Только это нисколько ему не помогло.

— А-ааа… — донеслась до слуха Назара грубая и пронзающе сильная мольба пощадить. Словно выхватила из-под ног палубу.

За макушкой Бавина взмыл смоляной, влажный чуб.

— Сергей! — жалеючи и строго, но негромко, упрашивающе крикнул Игнатич. — Ну нельзя же быть таким. Раздеть тебя надо. Сер-рега!..

«А, вон кого!.. Кочегара ударило. Его! М-мм!..» — Назар по-капитански закусил губу.

Серега же все бился, приплясывал и увертывался. Кровь обрызгала его по пояс, исполосовала обе гачи брезентовых штанов.

«Не могут!.. С одним не справятся!» — рассердился Бичнев, стянул куртку с одного плеча. Откуда лучше пробраться к Сереге? Полез вслед за Плюхиным. Успел разглядеть, что Венка не решался подбежать к Сереге, прижать его к себе покрепче и попридержать. Нет, все же раскинул руки.

Игнатич тоже приготовился. Сорвал с себя лишнюю одежду, укоризненно заворчал:

— Мы тебе — кто? Враги, что ли?.. Ты давай без этого, понимаешь!

— Где же Ксения Васильевна? — вырвалось у Назара, ищущего, на что бы присесть. — Почему не тут, не с нами. Отсутствует… (Она ж как раз стояла перед ним, показывала руки в йоде.) Игнатич? Также никуда…

— С ней еще милостиво!.. Только краешком сломанной доски… Сбоку ударило, — отозвался рулевой с бородой викинга.