3
Возле эсэртэ с профсоюзными посылками «Тафуин» нисколько не задержался.
Когда на промысловой палубе шаркнул раскачивающийся «парашют» и те, кто следил, как он опускался, дружно взялись за шампанское, боцман, нигде не обнаружив елку, пристал к старпому — не рано ли отдали швартовы?
Серега тотчас приподнял сплющенный бумажный куль и сказал скривясь: «А это что?»
«Мели Емеля!..» — усмехнулся Зельцеров.
Провозвестница Нового года прибыла в разобранном виде. Венка осмотрел точеную палку, пачку веток из перекрученных проволочек с настриженными бумажными колючками, хвойный экстракт.
Крестовина не понадобилась. Конструкцию, только отдаленно напоминающую елку, Дима подвесил к подволоку. Ее нижняя часть отклонялась до иллюминаторов, покрытых снаружи морской солью. Впереди них, ближе к столу с раздерганными подшивками газет, сгрудились одетые по-рабочему производственники, ожидали от кока чего-нибудь перекусить.
— «Ты, — говорит Клюз рулевому, — обязан меня понять».
— У которого борода подстрижена таким манером, — не преминул пояснить Дима начальнику рации.
— Ему.
— Продолжай.
— А он горячий. «Глаза мои не видели бы тебя, говорит». Клюз ничуть не возмутился. Чтобы повысить голос? Нет! Сказал как бы сверху вниз: «Ты это брось. Сейчас какое время? Все ж за мирное сосуществование».
— К чему мне о нем знать?
— Слушай!
— Ну, трави!
— «Мы с тобой друг от друга… — развел руки Клюз, — просто никуда. Хотим или нет, а всегда вместе».
— Поднабрался где-то!..
— Он периодикой пользовался.
Лето ни в чем и никогда не допускал неточностей, фыркнул:
— По утрам его заваливали в кабинете: читай — не хочу.
— А витрины на что?
— Чтобы своего добиться, Клюз всячески вынуждал собеседников вначале как можно больше сказать «да».
— Он подвел к тому, что надо дружить. Необходимо!
— Вот, вот! Клюз ополчился на него: «Ты — что?..» Чтобы подтолкнуть куда задумал, ввернул: «Личные контакты нужны не только главам правительств».
— Только к чему все это?
— Клюз шлет алименты жене рулевого, от него точно такие же идут жене Клюза.
— Знать бы им, что выпадает в жизни, они еще до регистрации обменяли бы их. Верно?
— Жен-то?
— «Мы с тобой уравнены. У тебя первый класс, у меня — тоже. — Заставил признать Клюз. — А следствие?.. Зачем перекладывать деньги из кармана в карман?»
— А что? Резонно! Чем же у них кончилось?
— Клюз толкнул резолюцию: «Уговори свою супружницу, пусть заберет исполнительный. Что касается меня…»
— Согласился? Рулевой?
— Разумеется. У него мозгов, как у кашалота. А с амброй ли — ты сам к нему!..
Ровный и покладистый Ершилов предпочитал оставаться в тени, незаметным. Лишь иногда находилось у него что сказать. Все побаивался: не оступиться бы! Из-за того постоянно оглядывался на Зельцерова.
Вскользь коснулись выпивки.
— Правда ли, что водка сокращает жизнь?
— Еще как! Бывало, если мне не перепадало с утра, не замажу — день за год казался.
— А от шампанского в тропиках жара не берет. Кондиционеров не надо.
— У нас видал, как глушат его так называемые именинники? В счет Нового года!
— Что же первый помощник?.. Он, по всем статьям, поплатится.
4
В кабинете капитана близилось к концу совещание старших командиров. И пышнотелый Ершилов, и колючий, тонкий, как хвост морского черта, Зельцеров, и Плюхин, только придерживающийся убеждения, что порядочному человеку обязательно надо что-то отстаивать, — все знали, что Назар проморгал, вовремя не запретил выдавать шампанское на руки, за это поплатится.
Сам капитан, нахохленный, сидел поодаль от всех, защищенный шириной письменного стола, ожидая не то аферу, не то подвох, а может, что-то похуже: «Не так же, не без сговора выбрали от меня Нонну. Особенно примечательно: как? Единогласно! Назар всех мало-помалу прибрал к своим рукам. Все послушны ему».
— Нас сто восемь душ, — сказал, обдумывая, как можно использовать обстановку. — А сколько насчитывается бутылок? Как, хватит на всех?
Он опустил глаза. Ждал — первым заговорит Назар. Лето уже начал выискивать, где первый помощник. За чьей-то спиной? Загорожен?
Помрачнел, зашевелился Ершилов. Отодвинулся от Назара.
— Всего двадцать две, Анатолий Иванович! — постарался, выпалил Зельцеров, остерегаясь, как бы его кто-нибудь не опередил. — Так ведь? — наклонился к Ершилову.
Капитан не то что не одобрил угодничество своего помощника по производству, решил: дай еще здесь узнаю, кто каков?
— А следствие?.. — заставил всех призадуматься. — Кому слово?
«Я здесь «именинник»! Сейчас получу с верхом, больше, чем причитается», — начал переживать Назар.
— Что надумали? — повысил голос капитан.
Плюхин будто только вник в то, что произошло. Сделал складку между бровей. Посмотрел на полудремотного Ершилова.
У того, расшевеленного другом Зельцеровым, все лишнее ушло с лица: ложная суровость, деланное глубокомыслие.
— Вылакали, — не назвал кто. — Что теперь остается?
Капитан раздвинул на стороны перед собой всю оргтехнику — расчистил коридор к Назару, в первую голову виноватому за осложнение встречи Нового года. Затем, тотчас же, увел глаза за Ершилова — уже не синие, а куда гуще, не обещающие ничего хорошего.
— Первый помощник! («Быстро он освоился! Не думал!») Разве было трудно организовать хранение. Нужны какие-то таланты?
Прищуром век Назар («Заслужил! Стерплю!») показал свое согласие принять любое порицание: постановку на вид, выговор.
— Это не гоньба за окунями, — принялся отчитывать его капитан. — Тем более не морока, каким манером выхватить их. Просто — что? Требовалось сберечь готовенькое, а потом поделить. Вам мало оконченного института («Сумел же учудить с моей Нонной!»), Назар Глебович? Мы нужны? Все? — крутанул в воздухе рукой.
— А где завпрод?.. — посмел перебить монолог капитана старпом Плюхин. — Почему не здесь? Или он, может… неприкасаемый? Ясно, что тоже вкусил, когда раздавал. За так не раздобрился бы, знаю.
Зельцеров сразу пересел, чтобы его, словно мучимого недугом, заметил Плюхин. «Чего встреваешь? — сжал зубы. — Пускай получит первый помощник. Не думай, оступишься — он не откажется, подскочит к тебе, схватит под жабры и зажмет так, что не пикнешь».
А Ершилов, вздохнув со сна, как от нечего делать рассматривал свою обновку, туфли ручного пошива. Вытягивал, наклонял носки. Замкнулся в себе. «Идите-ка вы все! У меня все-таки машина. Мне — только б она не забарахлила, крутила винт».
«Какой же все-таки!..» — еще больше возненавидел Плюхина капитан. Оборвал его:
— О завпроде я… отдельно. Чего ты? Стармех!..
Не придраться, туфли отхватил себе Ершилов на зависть.
— Свое ничуть не жалко…
— У тебя никто ничего не просит, — сказал Зубакин.
Ершилов стушевался:
— Дак, конечно!
— Можешь повлиять на свою команду? — Зубакин как раз был уверен, что — нет.
«Почему он со мной таким образом? Чего от меня хочет?» — заговорила в Ершилове обида.
У Зельцерова в таких случаях хватало терпения — сидел смиренным отроком, поджал губы.
— Как всякий праздник, Новый год для всех. Так пусть… сольем остатки шампанского, у кого какие есть. Устроим встречу. Я «за», — оправился Назар от публичной зубакинской экзекуции. Что ж, он не сказал ничего неожиданного. По своей должности должен был добиваться, чтобы никто не остался обделенным.
Единодушие среди комсостава, как прежде, зависело от капитана — самой влиятельной особы. Все хранили молчание. Не хотели помешать тому, что уже неотвратимо надвигалось на Назара.
— Странно, что я такого же мнения! Утверждаю то, что предложил первый помощник. Делить! — устало, как о чем-то несущественном сказал капитан, довольный выдержкой Назара, тем, что не стал выпрашивать пощады.
Брови у Плюхина сошлись к переносице. Он едва оторвался от стула, готовый немедленно исправиться, сесть. Вроде пожаловался: